Половина неба

Что происходит с «детьми семидесятых» ? с последним поколением, чье детство прошло под шелест советских флагов, бодрое бульканье передачи «Опять двадцать пять» и постукивание невидимого счетчика, отсчитывающего недели до Третьей мировой войны? Исчезнувшая страна призраком ходит по их мирам. Пистолет, лежащий в дорожной сумке, бесполезен в той войне, к которой их никто не готовил. Россия ? место, где прошлое никогда не кончается. [b]Фрагмент из книги «Половина неба» Линор Горалик, Станислав Львовский[/b] John F. Kennedy International Airport, New York Небо, ? я всё думал, что же у них тут с небом. Вот уж, казалось бы, что не должно отличаться. Небо, воздух, there's nothing between us, but the air we breathe. Но это же нас и соединяет ? от губ до губ, от гортани до гортани, от крови до крови. Небо прозрачное, резкое, над Москвой даже и представить себе такого нельзя. Нельзя, я знаю, я его всегда фотографировал, ?Смена-8М? (советский предок нынешних мыльниц), потом старый ?ФЭД-4? с желто-зелёным фильтром, потом была ГДРовская ?Practica?, ?Олимпусы?, ?Никоны?, ?Кэноны?, бог весть что, поляризационные стёкла, подъём в пять утра ? только бы облака вышли порезче, схватить свет за шкирку и утащить в тёмную комнату с красным фонарём. Небо над Берлином, небо над Триром, небо над всей Испанией, небо над Йоханнесбургом, небо над Нью-Йорком. Нужно было о чем-нибудь думать, я думал о небе. У меня получалось. Прозрачное, резкое, даже сквозь купол не то из стекла, не то из плексигласа, ? я погасил сигарету, бросил её на чисто выметенные плиты, ? укоризненный взгляд охранника, ? просочился c чемоданом через тяжёлую вертушку в первый терминал. Чёрт меня догадал лететь Air France, говорил же Никита, не пей из лужи. И вот ? Flight 203 New-York/JFK ? Mosсow/SWO is delayed due to technical reasons. Suggested boarding time is 3 p.m. We are sorry for the inconvenience. Ещё два часа в предбаннике, единственный киоск с непригодной едой на нижнем ярусе и, слава богу, хоть кресла удобные. Ты всегда думал: вот происходит то, что происходит, ? как у человека хватает сил на это, на мелкие детали, на то, чтобы подумать: «Хотя бы кресла удобные», подумать о еде. О небе. Думать. Есть. Сдавать чемодан. Сидеть. Ждать. Два часа назад я не мог ничего. Так, видимо, и проявляет себя ангел-хранитель ? этими передышками, когда вдруг отпускает и можешь думать. Смотреть по сторонам. Пожилая дама кричит на тоненькую мулатку в форме авиакомпании ? жёлтый и чёрный, Lufthansa? ? Ze sorvice iz very bed! Сильный акцент, что-то я никак не могу сообразить какой. А девочка ведь даже послать клиента не может, как жалко её. Накричавшись, дама отходит к своему, видимо, мужу, они говорят между собой, сначала на английском, всё таком же плохом, потом на языке, который я, фотограф, повидавший свет, пересекавший на осле экватор, опознать не могу. Вот ведь. Старушка как-то быстро переходит в другой регистр, в нежный что ли, ведёт мужа к креслу, усаживает и семенит вниз ? за едой, видимо. Я сажусь рядом с ним и достаю из сумки последнего Бэнкса, которого давно бы уже пора перестать читать, ещё после второго романа, но привычка, привычка. Я смотрю в книгу, но там не слова, а буквы. ? Не посторожите мой багаж, а то я хочу выйти покурить? Джентльмен поворачивается ко мне, говорит медленно: ? Конечно. Я бы с радостью. Но вы должны понимать, что это запрещено. Я вытаскиваю чемодан за собой, сумка с техникой болтается на плече, тяжёлая, неудобно. Снаружи постепенно становится жарко. Возвращаюсь. ? Вы простите меня, ? говорит он с тем же акцентом, впрочем, не таким сильным, как у жены, ? это в последнее время такие правила, меры безопасности, вы же понимаете. Я сейчас все понимаю про меры безопасности, это да. ? Конечно, ? отвечаю я, ? а скажите, что это за язык, на котором вы говорили? Он смотрит на меня, улыбается: ? Румынский. ? О, так вы из Румынии? ? Да, но уже десять лет живём в Штатах. Он делает комплименты моему английскому, я оправдываюсь, что говорю куда лучше, чем понимаю, а тут свои неудобства ? при хорошем произношении никто не считает нужным отвечать помедленнее и поразборчивее. Он явно хочет говорить о российской политике. А я не хочу. На огромном экране прямо перед нами беззвучно мелькают какие-то экзотические страны, с трудом опознаваемые, оператор делает всё, чтобы в кадр не попали жалобные камбоджийские дети, арабы в пыли на улицах, где козы жуют обрывки газет, ? витрина, бесконечный танец, водопад, бабочки, Майорка, dolce far niente европейских кафе. Потом он начинает спрашивать невпопад, я невпопад отвечаю и разговор двух бывших жителей соцлагеря как-то сам по себе исчерпывается, мелеет, я сейчас плохой собеседник, хотя ангел-хранитель и утирает мне пот со лба. Приходит его жена с бутербродами, я пользуюсь моментом и окончательно погружаюсь в мелькающие картинки, девочка-мулатка из-за стойки Люфтганзы, да, глядит на моих собеседников с ненавистью, издалека. Объявляют регистрацию моего двести третьего, два часа прошло. Может, они прошли не везде, может, только тут? Я иду к стойке. ? Bonjour, mademoiselle. ? Parlez-vous Français?? ? Oui, oui, je parle Français comme une vache espagnole. Смеется. Я молодец. Держусь, шучу, все дела. ? May I see your passport, please? Я прошу место у окна, но она извиняющимся тоном сообщает мне, что остались только места у прохода. По большому счету мне наплевать. ? Next, please! ? орёт на весь зал охранник. Я вынимаю из карманов московские ключи; кошелёк, из которого всё время норовят высыпаться мелкие даймы, никели и пенни, четвертаки я рассовал по телефонам-автоматам ? в Квинсе, на Манхэттене, в Oceanside, безо всякого результата; Wrigley's с каким-то вкусом, который только здесь, и я хотел привезти Андрею пару пачек? сигареты, фольга звенит, нельзя; затерявшаяся плёнка, CD-плеер. Снимаю ботинки, кладу их в тот же лоток, босиком прохожу сквозь рамку. Звенит. Полноватая негритянка водит по мне металлоискателем, да, пряжка ремня, а что это у вас тут в кармане ветровки? ? Где? ? Вот тут. ? Ничего. Я выворачиваю карман. ? Да нет, вот тут. ? Ничего. Ох, простите, тут дырка в кармане, что-то попало. Я вытаскиваю ключи, два ключа. Она улыбается: внимательнее, сэр, внимательнее. ? Да, спасибо, конечно. Обуваюсь, рассовываю по карманам мелкие металлические предметы, сумка с аппаратурой, останавливаюсь. Значит, ключи. Вот этот, побольше ? от входа, вот этот ? от почтового ящика. Я засовываю их поглубже в один из многочисленных карманов куртки, куда обычно кладу крышку от объектива, и двигаюсь в сторону Duty Free. Литровой бутыли Red Label по идее должно хватить до Москвы, даже учитывая стыковку в Орли. Я бы купил две, на всякий случай, но нет, нельзя так, ангел мой, не подливай мне. Расстегиваю сумку, в которой лежит, что лежало сегодня утром, то есть что попало, ? в бессмысленном беспорядке. Заталкиваю бутыль между родным изданием и пособием по рисованию манга ? и вижу его. Вернее, её: сбоку из сумки торчит рукоять пистолета. Мы заглянули внутрь ?Хассельблада?, который я таскаю с собой пять лет, еще с Будапешта. Мы заставили меня снять кроссовки, мы обнюхали меня металлоискателем, а пистолет нас не интересует, нет, нам плевать на ваш пистолет. Мало ли что у него на рукоятке шерифская звёздочка. Это я знаю про звёздочку. А они не знают про звездочку, они просто не увидели его. Никто не заметит, ? пропавшее письмо Шерлока Холмса, лежащие на виду ружья Каролины Уотсон. Когда я положил его в сумку?? Посадочный талон, пожалуйста. ? Да пожалуйста. 7 июля 1983 года Над круглым столом, на террасе, висел абажур, склеенный Феликсом из бумажных стаканчиков. Когда по вечерам лампу зажигали, стаканчики просвечивали почему-то красноватым. Деньги на абажур, разумеется, были. Просто Феликс, невероятный работяга, архитектор по профессии, страшно любил мастерить такие штуки ? по нынешним временам, которые он застал только краешком, быть бы ему обязательным персонажем всех глянцевых журналов, ? он и правда был архитектором от Бога, построил в Гудауте, в Абхазии, кафе, прямо в стеклянную витрину которого входила с улицы бронзовая фигура в человеческий рост ? невероятная смелость. Что осталось от того кафе после войны, во время которой воевавшие на стороне Абхазии чеченцы играли отрезанными головами грузин в футбол, а легионеры из «Мхедриони» жгли абхазов целыми сёлами? Он всегда что-то мастерил, сам ремонтировал свою квартиру на ?Павелецкой?, ? высокие потолки, кухня, обитая деревом, зеркало в раме из собственноручно изготовленной чеканки. Для него я впервые, уже после того как всё посыпалось, работал переводчиком. Он представлял какому-то американскому бизнесмену с авантюрной жилкой, любителю работать на emergency markets, проект дома отдыха на берегу Чёрного моря. Тот никак не мог понять, почему наличный и безналичный рубль стоят по-разному, а когда дело дошло до «государственного разрешения на право владения землёй», впал в такой ступор, что я понял: культурный шок ? никакая не метафора. Под абажуром размещался завтрак ? нехитрый дачный завтрак: ливерная колбаса, растворимый кофе, сыр, хлеб, печенье, овсяная каша для детей ? и больше ничего уже не размещалось, потому что завтрак закончился и пора было идти работать в огород, кормивший две семьи, ? ну, не кормивший, подкармливавший: кабачками на зиму, огурцами, клубникой для детей, то есть нас, смородиной, какими-то нехитрыми дарами зоны рискованного земледелия, ? летом собирать ягоды и варить варенье, зимой пить с этим вареньем чай. Работа была, по правде сказать, необременительная: прополоть что-нибудь, собрать черноплодку или крыжовник, убрать скошенную траву, да и поручали её детям скорее в воспитательных целях, ? лето всё-таки, каникулы, большую часть дня мы с кузиной (старше меня на четыре года) проводили за какими-то летними и приятными занятиями, даром что ближняя речка была ключевой и вода даже в самые жаркие дни была такой холодной, что подумать зябко. Но вот в этот день как раз требовалось что-то незначительное всё-таки сделать ? то ли помочь строить баню на дальнем конце участка, то ли собирать огурцы. Я задержался ? было очень уж жарко, а каменный дом долго сохранял прохладу, выходить на жару не хотелось. Нужно было придумать, что ли, какую-то хорошую причину отложить дело ? и я начал убирать со стола, медленно, по одному, переправляя предметы в холодильник шестидесятых годов выпуска: на дачу свозили то, чему уже не было места в московской квартире. Купили новый холодильник ? отвезли старый на дачу. У этого была ручка, точно как у автомобилей тех лет, только расположенная вертикально, она удивительно приятно щёлкала, когда кто-нибудь открывал или закрывал дверцу. Чудовище, кажется, в какой-то момент сломалось окончательно и его предали наконец земле. Не помню. Я потом видел такой холодильник ? однажды, в толстенной книге American Ads: 50-s, которую подарила мне любимая на Новый год. Я почти закончил, оставалось только молоко, которое покупали у соседки, державшей корову, ? когда я возвращался домой с трёхлитровой стеклянной банкой, она была ещё тёплой, примерно температуры коровы. Мы с кузиной заливали этим молоком клубнику, ? и это было так вкусно, как никогда и ничего уже не было вкусно после, ? хотя нет, не знаю, я не пробовал заливать клубнику молоком из пластмассовой канистры, купленным в Trader Joe?s двадцатью годами позже, ? у него был точно такой же вкус, вкус парного молока из дачной банки, сушившейся на заборе. Феликс не вошёл, а как-то возник в дверях и упал на стол, оказавшись у самого ?VEF-204?, рижского приёмника, ? трясущимися руками начал крутить ручку настройки. ? Что такое? ? Сирена оповещения. ? Что? ? Сирена оповещения, война, я слышал сирену оповещения. Война началась. Я слышу только шуршание на коротких волнах, шуршание, прибой, океан, солнце застыло в зените над дачным посёлком, ветерок относит к лесу пепел костра на соседнем участке, между еловыми ветвями замерла рыжая белка, поблёскивает крохотными чёрными шариками глаз. Похожая на небольшого бумажного журавлика капустница присела на лист, крылья не двигаются, застыли под нестерпимо ярким июльским солнцем. Громыхание раздолбанного автобуса на шоссе впечатывается в вой глушилки, ветерок тащит превратившуюся в пепел, в чёрные невесомые ошмётки вчерашнюю газету по траве, к лесу. От солнечного сплетения вверх ползёт клубящаяся темнота, разъедающая лёгкие, ? альвеолы лопаются, потом сердце, вот-вот дойдёт до гортани, вниз опускается холодный расплавленный металл ? тяжестью внизу живота, длинная игла, входящая в селезёнку, ёкающая печень. Огонёк в костре медленно, с трудом отклоняется вправо, потом влево, ручка настройки, выкрученная в край шкалы, утыкается в эстрадную песенку, соловей российский, славный птах. Бабочка вспархивает с капустного листа, белка в одно движение оказывается вне досягаемости соседского кота, автобус тормозит у остановки. Я медленно открываю глаза: в небе висит огромный белоснежный гриб, кучевое облако, Cumulus. Феликс смущён. Вечером, в конце долгого разговора о ракетах средней дальности ? «Подлётное время ? семь минут! ? восклицает отец. ? Семь минут!». Феликс спрашивает: ? Что им от нас нужно, ну что им нужно от нас?? ? Чтобы нас не было, ? говорит мама. ? Им нужно, чтобы нас не было. JFK, взлётная полоса Ничего, что место у прохода, ? у меня нет ноутбука, я не собираюсь работать, я не собираюсь читать, у меня другие планы. Пусть ходят ? тем более, что это аэробус, не «Боинг»; карминовая обшивочка на креслах, салфетки на спинках раскрашены в цвета французского флага. У прохода. Если подумать (а я уже начинаю думать об этом), то как раз очень удачно получилось. Слева ? семья: белый папа, чёрная мама, шоколадный ребёнок - мальчик в джинсовом костюме, каникулы, наверное, Париж, первый раз в Европу. Справа, через проход ? похожий на моржа огромный человек с усами, сказал бы: баварец, но боюсь ошибиться. ?Herald Tribune?: новый законопроект об абортах, крушение туристического пароходика в Нью-Йорке, генетически изменённые продукты. ?USA today?: Рамсфельд, вертолёт с восемью военнослужащими, who is mister Putin, again?, бейсбол, бейсбол, бейсбол, соккер, russian tycoon is... You fuckers ? is that all? ? even if you are a frequent traveller, please? взлетайте уже, взлетайте. Идёт по салону, захлопывает дверки отделений для ручной клади, your seatbelts, please... All your electronic devices? cell phones? Мальчишка вертится, мама затягивает ему пояс безопасности, я встречаюсь с ней глазами. Нужно было попросить место у аварийного выхода, там можно вытянуть ноги, вставать легче, пространство манёвра больше. Наискосок вправо ? две старушки, тихо переговариваются; выруливаем, разгоняемся, я выключаю фонарик над креслом и закрываю глаза, не дожидаясь, пока кресла вздыбятся. Шторка, отделяющая салон бизнес-класса, чуть отходит в сторону, видна рука, расслабленно держащая стаканчик с виски. Закладывает уши.