Великая певица, мама, бабушка

Гостья этого номера журнала LINDA относится к той редкой категории людей, про которых говорят, что они в представлении не нуждаются. Причем, что более важно, наша гостья известна не только русскоязычной части мира. Речь идет о Галине Вишневской, которая рассказала о своей жизни, об успехах и неудачах в воспитании детей и о дружбе с королями в интервью нашему корреспонденту.

LINDA: Знаю, вы любите Испанию. А что вам в этой стране нравится больше всего?

ГАЛИНА ВИШНЕВСКАЯ: Я люблю Испанию, это правда. Я люблю испанцев, мне они напоминают русский народ своей эмоциональностью и спонтанностью. И вообще испанцы — добрые люди, хороший народ.

L.: Говорят, ваше знакомство с Испанией началось со знакомства с королевской семьей?

Г.В.: Да, уже 45 лет нас связывают очень теплые дружеские отношения, я очень люблю эту семью. Я точно запомнила дату начала нашего знакомства, потому что как раз в 65-м году на «Ленфильме» снимали оперу Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда». Я пела Макбет, и мне пришлось взять несколько дней отпуска, чтобы поехать в Афины на фестиваль симфонической музыки. Там у стен Парфенона я пела с русским оркестром. Королева Греции Федерика была на концерте вместе с дочерьми, принцессами Софией, которой суждено было стать будущей королевой Испании, и ее сестрой Иреной. София тогда года три как вышла замуж. Мы познакомились и очень подружились.

А вот с Хуаном Карлосом встретились, наверное, уже в 74-м, на концерте в самой Испании: мы с Ростроповичем тогда только покинули Россию... Помню, вскоре после нашей первой встречи я была в Париже со старшей дочкой Ольгой. Однажды вечером звонит Слава из Испании, после концерта: «Сейчас с тобой будет знакомый говорить, передаю ему трубку». — «Кто такой?» — «Ну, услышишь». И мужской голос, незнакомый: «Галина?» — «Кто это?» — «Твой знакомый». — «Вы скажите, кто вы такой? Перестаньте шутить». А он: «Хуанито». — «Какой Хуанито? Я не знаю никакого Хуанито!» — и положила трубку. Он опять звонит. «Это я, Карлос», — говорит. Представьте себе, «Хуанито»! Буквально через год он стал королем.

Так что с Испанией через короля и королеву нас связывает очень многое. У нас на глазах выросли все их дети. Мы часто бываем в гостях, особенно когда был жив Ростропович. Ведь Слава был очень дружен с Софией, она любила его концерты, приезжала в Россию на его день рождения и на 50 лет нашей свадьбы в 2005 году. В 2001 году София и ее сестра Ирена приезжали к нам в гости, останавливались в нашем доме. Мы тогда им показали и Петергоф, и Царское Село. Королева оказала нам честь, прилетев с Иреной на Славины похороны и на его первый день рождения, который мы отмечали без него.

Я люблю Испанию, это правда. Я люблю испанцев, мне они напоминают русский народ своей эмоциональностью.

L.:  Королева София, как и вы, — мать и бабушка. О чем чаще разговариваете, наверное, о детях?

Г.В.: Ну, общие интересы находятся за столько лет: домашние дела, например, проблемы детей — они у всех есть, у кого есть дети... У нас самые обычные человеческие отношения, никаких монарших условностей. Я очень уважаю эту царственную семью, и видно, что эта семья любима своим народом.

L.:  Вот вы сказали, «проблемы детей»… А какие проблемы были у вас с вашими дочерьми?

Г.В.: Всякое случалось: и нехорошее, и обидное — и с моей, и с их стороны. Но в целом я вижу, что воспитание было правильным.

L.:  Есть ли у вас фирменный секрет правильного воспитания?

Г.В.: Меня бабушка учила, а я своим детям говорила и внукам говорю: «Две самые главные заповеди — не врать и не воровать». Все беды в жизни происходят от этого. Дети могут чужую вещь взять. Но им легко объяснить, что это плохо. У моей Ольги были такие номера. Принесла мне, например, в первом классе «гостинец». Коржик из школы. «Где взяла?» — спрашиваю. Выяснилось, что с чужой парты. Тогда я говорю: «Ты же взяла коржик не потому, что кушать хотела. Я понимаю, ты мне подарок принесла. Но не надо. Может быть, та девочка, у которой ты коржик взяла, осталась без завтрака? А у меня дома все есть. Ты в следующий раз этого не делай».

L.: Вы только объясняли или родительские слова приходилось подкреплять физическими аргументами?

Г.В.: Ой, вы знаете, это такой вопрос тяжелый. Одно дело просто говорить: «не смейте подзатыльник дать». Но иногда, бывает, видишь, как дети избалованы, и срывается рука, поддашь. И потом тебе неловко. Так что если можно обойтись без этого — лучше не надо.

L.: Часто дети известных родителей идут по их стопам. Вы обучали музыке своих дочерей?

Г.В.: Мои дочери окончили Центральную музыкальную школу при консерватории. Тогда так было принято: раз родитель скрипач, значит, дочь или сын тоже берут скрипку и — в Центральную музыкальную школу. Дочери в пять часов возвращались с уроков, обедали, тут же садились за домашнее задание. И уже сонные, глаза протирая, шли заниматься на инструментах. Одна виолончелистка, другая — пианистка. Это же ужас какой-то! Дети, которые учатся в ЦМШ, не знают, что такое выйти погулять. Это же не детство! Я рада, что внуки не прошли через насильное приобщение к музыке. Я сказала: «Не хотят — не заставляйте».

L.: Чувствуется, что вы сейчас не считаете музыкальное образование обязательным?

Galina Vishnévskaya, la célebre soprano y actriz rusa, a menudo llamada La Maria Callas rusa, la esposa del violonchelista Mstislav Rostropóvich, mantiene grandes lazos de amistad con la familia real española.

Г.В.: Конечно, музыка необходима для воспитания детей. Но они должны получать от нее удовольствие. Необязательно требовать выучить, кто написал концерт, сажать за ноты. Надо чтобы была атмосфера звуков. Они сами притянут ребенка. Музыка, чье-то пение незаметно в нас входят. Ложатся сразу на слух. Что человек слышит — влияет на то, каким он станет. Голос отражает состояние души. Сегодня орут со сцены истошными, ненормальными голосами. Как будто заткнув себе микрофон в желудок. Если такое состояние души — это просто катастрофа.

Вместе с тем я вижу ребят из музыкального театра. (В московском районе Новокосино, в обычной школе, есть театр, названный моим именем.) Из простых семей, часто неблагополучных. Но эти мальчишки и девчонки 12—15 лет не в подворотне стоят курят и водку пьют, а ставят спектакли. Выходят на сцену дети и поют: «Мой миленький дружок, любезный пастушок». Публика просто с ума сходит. Я увидела себя в детстве. Я тоже не хотела идти домой: у меня был учитель пения во втором классе, и я могла петь с ним с утра до вечера. И мне больше ничего не нужно было.

L.: Кстати, а как вы сами пришли к музыке?

Г.В.: Я росла у бабушки, безграмотной крестьянки. Она меня только любить могла. Ни читать, ни писать не умела... Тому, кем я стала сегодня, я обязана родному Петербургу и радио. В кухне висела черная «тарелка». Изо дня в день я слышала музыку. Потом она незаметно увлекла меня. В девять лет я получила в подарок пластинки с оперой «Евгений Онегин». Я наизусть пела все партии: и за мужчин, и за женщин. Как в чаду ходила. С 17 лет я на сцене. У меня от природы поставленный голос, а специального музобразования вообще нет (всю блокаду я была в Ленинграде, а училища оттуда эвакуировались).

L.: Когда вы покинули Россию, дочки были уже взрослые?

Г.В.: Одной было 18 лет, другой 16. Ольга к тому времени уже поступила в консерваторию и взяла академический отпуск. Лена перешла в последний класс.

Когда мы уехали, я и Ростропович много гастролировали. Я поняла, что таскать за собой детей не получится. Их надо было устраивать. И я определила их в Лозанну (Швейцария), в школу при католическом монастыре Сант-Оливье. Это была школа для девочек. В монастыре дочки изучали французский и английский. Я очень благодарна лозаннским монахиням и преподавательницам: дочери были под строгим присмотром, там такой режим. Я девочек специально туда поселила, чтобы они не сразу во все соблазны окунулись. Они же думали: на два года поехали в другую страну — это вроде путешествия. Только в кино ходи, в театры и на банкеты. А я их — за стенку, чтобы успокоились. И только через год перевезла в Америку, где они поступили в музыкальный университет «Джулиард скул». Сняла им квартиру — прямо через дорогу от университета, дверь в дверь. Конечно, был страх — оставить двух девочек в отдельной квартире в Нью-Йорке. А что было делать? Бросать карьеру? А кто кормить будет?

L.: Девочки справились?

Г.В.: Воспитание все-таки было дано правильное моим дочерям, которых я очень уважаю. Они прекрасные дочери. Когда я приехала к ним с гастролей и так робко спросила: «Девочки, по Бродвею-то гуляете?» — они ответили: «Да нет. Мы в основном около школы». Я говорю: «А на 42-й улице интересно?» (На ней сплошные злачные места.) — «А что на 42-й улице?» В Америке девочки как-то сразу поняли, что они попали в обстановку, где от них очень много зависит. Они посерьезнели. Видели, как мы вкалывали с отцом, чтобы на ноги встать. Поняли, что надо помогать родителям хотя бы своей учебой.

У меня отношения с дочерьми уже как с подругами. Это единственные люди на земле, которым я могу сказать все...

L.: Дочки стали профессиональными музыкантами?

Г.В.: Дочери окончили «Джулиард скул» и начали профессионально работать, а потом все бросили. Быть рядом с таким отцом и получить признание — для этого надо перешагнуть через очень многое. Если старшая дочка виолончелистка — что ж, она не соображала, какой виолончелист у нее отец?

А главное — надо было отдать всего себя профессии. Ольга и Елена видели, как работал отец. Чего мне стоит так безукоризненно, как говорится, нести на сцену искусство. Они видели это лучше всех, потому что жили рядом. Знали, что без работы ничего не выйдет. А работать они уже не хотели. Я всегда говорю: если не хочешь заниматься, чтобы быть по-настоящему в искусстве, — бросай! Влачить жалкое существование, быть где-то на задворках, только считаться музыкантом — не надо!

L.: Теперь, когда дочери стали совсем взрослыми, что изменилось в ваших отношениях?

Г.В.: Если у дочерей не все в порядке в жизни или в делах — считаю своим долгом сказать им об этом. До сих пор. Я не навязываю свое мнение. Просто: «Я сказала тебе — а ты сама внимательно посмотри, подумай». Когда дочки первый раз выходили замуж, я ни того, ни другого зятя не хотела. Знала — дочери жить с ними не будут. Но отговаривать не стала. Я сказала Лене: «Я считаю, вы не подходите друг другу. Но мешать тебе я не буду». Сейчас новый брак и у одной, и у другой.

У меня отношения с дочерьми уже как с подругами. Это единственные люди на земле, которым я могу сказать все... Обе дочери во многом посвятили себя семье. Очень возможно, они захотели больше быть с детьми, так как сами видели родителей редко. Говорили, что им не хватало меня. Хотя в последнее время и у Ольги, и у Лены появилась «общественная работа». Дочери приняли от отца его благотворительное «устройство», продолжили его дело. Ольга занимается Музыкальным фондом Ростроповича, Лена — Медицинским фондом. Ольга провела уже три фестиваля в Баку и мастер-класс в Москве, посвященные отцу, а 27 марта, ко дню рождения маэстро, откроется фестиваль памяти Ростроповича, который станет ежегодным. Что касается Медицинского фонда, мы его создали 15 лет назад, чтобы организовать вакцинацию детей от гепатита, за это время были привиты больше 2 миллионов детей.

L.: А Мстислав Леопольдович как участвовал в воспитании детей?

Г.В.: Когда девчонки стали подрастать (красивые! — мальчишки начали на них внимание обращать), Ростропович, конечно, ревновал. Вижу: так на дочек смотрит — аж шею сводит. Дачный участок обсадил боярышником какого-то особого сорта с во-о-от такими огромными шипами, как вилки. Чтобы мальчишки штаны на них оставляли, когда через забор будут лазить.

Джинсы девчонкам сжег один раз на костре, чтобы не обтягивали задницы себе. Из Вены, помню, привезла Лене и Ольге в подарок джинсы. Тогда было модно. И вот они носили. А Ростропович их видеть не мог: «Зады обтягивают, что это за безобразие такое! Как это можно: девочки, так в обтяжку?!» Однажды привозят меня из театра после дневного спектакля на дачу (это летом было), смотрю: над участком дым. Причем дым — со стороны деревянной веранды. Это Ростропович вытащил джинсы у девчонок, облил керосином и сжег на веранде. На деревянной! Как еще дом не сгорел — чудо. Я вхожу — девки стоят зареванные, с красными носами. А Ростропович торжествующе: «Все! Больше эти проклятые джинсы не будут действовать мне на нервы! Я их сжег!» Конечно, я была на стороне детей. Он был не прав. Но при детях мы никогда не выясняли, кто из нас прав.

L.: Чем занимаются ваши внуки?

Г.В.: У меня пять внуков (шалопаи такие: мальчишки же, господи! Когда вместе собираются — содрогается все). И внучка. Один внук, Сережа, пошел по линии кино, учится на режиссера-оператора в Америке. Старший Ваня завершает юридическое образование во Франции. Саша в Англии, в музыкальном колледже. Настя в Париже, в художественной школе, рисует хорошо. Это все дети Лены, младшей дочери. А Ольгины дети сейчас учатся в Швейцарии. Младшего зовут Слава — Мстислав Ростропович…

Внуки меня уважают, любят, слушают, слушаются, очень внимательно относятся к тому, что я говорю. Если приходят ко мне, стараются, конечно, говорить по-русски, просто даже из уважения к бабушке. А между собой — по-французски. Это ни в коем случае не отдаляет нас, но это досадно. Думаю, они уже не русские люди. Они видят Париж, Нью-Йорк, Лондон и людей, которые говорят на своем языке. Они же не могут быть другими.

L.: Чему самому главному, если не считать заповеди «не врать и не воровать», вам удалось научить своих детей?

Г.В.: Я считаю — женщина, кроме интереса к дому, должна еще иметь интерес к работе. Заниматься профессией. Это мое глубочайшее убеждение. Что толку сидеть дома, если ребенок целый день в школе? Чтобы сварить щи для него? Суп с перловкой и грибами? На это жизнь свою положить? Не надо! Сама же отупеешь от такой жизни. Лучше заработать деньги и отдать няне. (Если и для себя чуть-чуть денег останется — слава богу.) Но сидеть дома и киснуть над кастрюлями не надо!

Но это не значит, что женщина должна быть белоручкой. Жизнь сама показала, и я своим дочкам всегда внушала: женщина должна уметь делать все. Им было всего года два—три, а они уже сами свое белье стирали в тазике. И с детства умеют готовить. Все умеют. Но если сейчас дочери имеют возможность содержать прислугу для домашней работы — почему нет?