ИСПАНСКОЕ КАПРИЧЧИО

Валенсийские и барселонские впечатления сквозь призму российских забот ...Вообще-то castillo по-испански ? замок, крепость. В самом толстом словаре можно отыскать еще castillo de fuego ? ?крепость огня?. В Валенсии "de fuego" почему-то не добавляют и просто ?крепостью? называют фейерверк. Тайна этимологических ассоциаций неисповедима, а только если б я сам стал отыскивать образную аналогию валенсийскому фейерверку, то про крепость вспомнил бы разве что в предпоследнюю очередь. А в последнюю ? про скалу, вековечный каменный кряж, на котором старинная испанская крепость обычно стоит. В первую же очередь вспомнил бы про водопад, обвал, шторм, поэму, симфонию ? что там еще?.. Потому что не знаю ничего более подвижного, изменчивого, стремительного, чем фейерверк в Валенсии. Именно фейерверк в Валенсии, а не просто фейерверк, ибо castillo ? нечто похожее, но качественно иное. Как ?малиновый звон? в бельгийском городке Мехелене ? нечто иное, нежели обычный церковный благовест. Конечно, запускать дивные букеты цветных огней в черное вечернее небо умеют теперь везде ? от Пекина до Лос-Анджелеса: видно, секреты пиротехники для специалистов уже перестали быть секретами. И когда гигантская оранжевая хризантема распускается над зеркалом городского пруда в Екатеринбурге, то выглядит она ничем не хуже, чем el crisantemo в небе Валенсии. Но многотысячный екатеринбургский люд восторженным единодушным воплем приветствует обычно все же технологический кунштюк, потому что все мы по генетической памяти огнепоклонники, а тут стихия огня заключена в легко читаемые формы геометрически правильных структур: нашему подсознательному атавистическому устремлению придано цивилизованное направление. А в валенсийском castillo эти многокрасочные хризантемы, гвоздики на длинных зеленых стеблях, розы, эти струящиеся змейки, искрящиеся шары, концентрические круги, эти всполохи и каскады, да еще в сочетании с канонадным грохотом разрывов и подсвеченными дымами, ? они подобны словам страстного поэтического монолога, аккордам оркестровой пьесы. Тут есть ритм, есть сюжет, есть психология и философия, и многотысячная толпа на набережной rio Turia напоминает публику в концертном зале: подлинные знатоки и ценители благоговейно внимают драматургии света и цвета, замечая такие нюансы, которые неподготовленному глазу не рассмотреть. И не первобытными воплями, а взрывами аплодисментов отмечаются те места, где цветосветовой пассаж разыгран особенно артистично... Когда, потрясенные этим грандиозным огненным спектаклем, мы возвращались домой, на Primado Reig, Антонио деловито сказал: ? Castillo ? это не так интересно, мне это не очень нравится. Завтра мы пойдем смотреть macleta. *** Слова macleta (ударение на последнем слоге) в испанско-русских словарях нет, потому что на русском языке обозначать им просто нечего. Впрочем, Антонио употребил слово ?салют?. Ну, да какой же это салют. Macleta (не стану переводить) ? действо дневное, оно было назначено на час пополудни. Мы отправились заранее ? пока толпы не так густы, да чтоб не торопясь заранее все осмотреть и попривыкнуть. И чтоб место поудобнее выбрать. День был хоть и октябрьский, но по-летнему знойный, на густо-синем валенсийском небе ? ни облачка. Однако в ущельях старинных улочек было все-таки прохладнее. Мы уже бывали прежде на plaza del Ayuntamient ? на площади перед чинным зданием городского самоуправления. По российским меркам площадь невелика (а может, кажется небольшой в окружении многоэтажных домов), довольно узкая и сильно вытянутая в длину. Ее центральная часть, вымощенная аккуратными бетонными плитками, окаймлена пальмами и отдана голубям и пешеходам, а по периметру движутся потоки машин. На этот раз въезд машинам был закрыт, а пешеходное пространство между деревьями ограждено легкими металлическими барьерами. Полицейские не позволяли посторонним соваться за барьеры ? там шли последние приготовления. Ничего такого, что поразило бы воображение, в огражденном пространстве не просматривалось: какие-то веревки, протянутые на разной высоте вдоль и поперек, сверху вниз, на них подвешены разнокалиберные серые мешочки ? иные повыше, иные пониже, а иные и вовсе на земле. Взрывпакеты, как пояснил Антонио. Что-то добавляли, а что-то поправляли деловитые люди в рабочих комбинезонах. Потом некие очень официальные сеньоры вышли на балкон ayuntamient?а, публика поаплодировала и, посерьезнев, с видимым воодушевлением спела гимны Валенсии и Испании (не решусь сейчас сказать, в каком именно порядке, между тем в то время у них это была бурно обсуждаемая в печати политическая проблема; нам бы их заботы). И тут началось это самое macleta! ? Бум! ? где-то там, в глубине площади, взорвалась петарда. ? Бум! Бум! Бум! ? прозвучало в ответ из разных углов. И затем из дальнего конца площади в нашу сторону (опытный Антонио безукоризненно выбрал место), быстро набирая темп, накатилась гулкая волна взрывов. Площадь утонула в облаке порохового дыма. ? Бум! Бу-бу-бу-бу-бум! Трррах! ? волны то нарастающих, то ослабевающих взрывов прокатывались взад-вперед по всей длине площади, взмывали ввысь и опускалась долу; в белесой полумгле растаяли кроны пальм, и только просверкивали блестки бешеного пламени. Наверно, подобные ощущения испытывали некогда участники сражения между Непобедимой Армадой и британским королевским флотом, когда две грозные флотилии, соперничающие за господство над морями, вступили в смертельную дуэль в водах Ла Манша. С той лишь разницей, что канонада macleta была не беспорядочной: она образовывала ритмически организованный и, более того, психологически мотивированный рисунок. Дух захватывало от этих пушечной громкости звуковых пассажей, разыгранных с виртуозностью джазового ударника. Минут пятнадцать, пожалуй, продолжалось это безумство, потом еще не меньше часа город приходил в себя: не торопясь расходилась публика, обсуждая неведомые нам с вами тонкости только что разыгранной пиротехнической драмы. Но кажется мне, что и тогда, когда все уже было обсуждено и оценено, macleta продолжало жить где-то на краешке сознания валенсианцев, незаметно для них самих корректируя их мысли, чувства, поступки. Так что, если хотите, валенсианец ? это человек с постоянным отзвуком macleta в душе. ?Мы любим что-нибудь взорвать, сломать, сжечь?, ? признался совсем не агрессивный Антонио Санчес ? истинный валенсианец. *** Испания ? это фламенко! Испания ? это коррида! Да, фламенко, да, коррида; эти два испанских слова прижились в русском языке и не требуют перевода. А если castillo и macleta не прижились, так лишь потому, что они не ?на продажу?, не для туристов, а, так сказать, для внутреннего пользования. Нет, их не скрывают ? приходите и смотрите! ? но устраивают их не для вас, а для себя. Еще более очевидно, что ?для внутреннего пользования? ? fallas. Между прочим в Валенсии есть даже музей fallas ("Museu Faller? ? на каталонском языке), ? один из самых замечательных здесь, на мой вкус, музеев. Так вот, на большинстве туристических схем города он вовсе не обозначен, а в его залах (при бесплатном входе) на удивление мало посетителей. И праздник fallas, которому посвящен музей, проводится в середине марта, когда наплыв туристов совсем еще не велик. К fallas готовятся загодя ? едва ли не за год. Сколачивают команды falleros ? нечто вроде кооператива или акционерного общества, состоящего обычно (хотя и не обязательно) из жителей близлежащих кварталов. Falleros выбирают себе энергичное руководство, проводят регулярные заседания, собирают по кругу деньги, порой немалые. Не членские взносы, а капитал для реализации общей цели. А цель у них ? сделать себе на радость и соседям на удивление falla ? объемную композицию из дерева и картона, которой отводится главная роль на предстоящем празднестве. Falla можно уподобить гигантской (от десяти до двадцати метров в высоту) раскрашенной многофигурной скульптуре. Каждая фигура в этой композиции называется ninot (?кукла? по-каталонски). Стилистика falla четко (если не сказать ? жестко) определена традицией: яркие краски, безупречная проработка реалистически достоверных (а то и просто натуральных: например, одежда персонажей) деталей, единый принцип организации композиции ? многометровая центральная фигура, а вокруг пластические сценки, по масштабу соразмерные человеческому росту. А вот фабульная основа falla может быть самой различной ? от бытовых сцен, воссозданных с доброй улыбкой и тонким юмором, до кошмарных сюжетов с фантастическими чудовищами, которые, впрочем, тоже скорее развеселят зрителя, чем напугают. Когда-то fallas (множественное число) делались самими falleros, но уже более полувека их заказывают профессионалам. Профессионалы предлагают заказчикам заранее разработанные варианты, но и те приходят со своими идеями. Словом, замысел рождается в творческом споре, и он всегда неповторим. Композиции fallas изготавливаются с величайшим тщанием и устанавливаются к 16 марта на той площади, что рядом с кварталами, где живут заказчики-falleros. Потом поблизости устанавливают столы, приглашают музыкантов ? начинается веселье, песни, танцы. Три дня длится праздник, за это время можно не только насладиться зрелищем собственного воплощенного замысла, но и посмотреть, что приготовили к празднику falleros-соперники из других кварталов. Хотя посмотреть все едва ли получится: на площадях Валенсии устанавливают обычно 400 ? 450 композиций ? одна другой интересней. Попробуй-ка везде поспеть! А вечером третьего дня, когда праздник достигает апогея, все эти фигуры, в которые вложено столько труда, таланта, да и многие миллионы песет, ? сжигают!!! Впрочем, если быть совсем уж точным, сжигают не все. С 1934 года существует традиция: ежегодно специальная комиссия выбирает из многих сотен ninots, выполненных в реальном человеческом масштабе, одну ?самую-самую? для помещения в музей. Легко сосчитать, сколько их там, на трех этажах муниципального ?Museu Faller?, экспонируется сегодня ninots indultats ? ?помилованных ninots?. Огромное наслаждение ? бродить вдоль их рядов часами. Но как о них рассказать? Вспомните какого-нибудь любимого вами рисовальщика, умеющего добрым и зорким взгядом подсмотреть интересную бытовую сценку, зафиксировать легким, стремительным карандашом выразительную деталь. Скажем, Генриха Цилле, Херлуфа Бидструпа или нашего Леонида Сойфертиса. Теперь представьте себе, что рисунки этого мастера обрели объемность и краски, при этом отбросьте всякие аналогии с мертвечиной восковых фигур. Допустите совершенную раскованность в изображении ? тут вам и гротеск, тут вам и озорство, но никакой фальши, ничего надуманного: великолепные типажи, безукоризненная психологическая мотивировка; каждый сюжет вполне смотрелся бы на полотне жизнелюбивого фламандца или русского передвижника. Ну вот, теперь вы хотя бы приблизительно представляете себе ninots из валенсийского ?Museu Faller?. И можете предположить, какие художественные ценности сгорают на площадях Валенсии во время ежегодного праздника fallas. На первый взгляд, эта акция кажется просто чудовищной! Но по зрелом размышлении начинаешь соображать: а где б вы стали хранить эти сотни циклопических фигур, рядом с которыми через год-два надо будет поставить новые сотни и тысячи? И что за радость вы бы получили, оказавшись в каком-нибудь космических масштабов ангаре среди тысяч и тысяч картонных истуканов ? остроумных и ярких, но уже навсегда вырванных из своей естественной среды и кажущихся однообразными в своем разнообразии? Нет, все правильно и все разумно. К тому же ? вполне естественно и даже, если вдуматься, вполне привычно. Привычно, например, для нас, екатеринбуржцев, ибо ежегодно в канун Нового года на главной площади уральской столицы выстраиваются сказочной крастоты и всегда неповторимые городки из снега и льда (и денег они стоят, при нашей бедности, тоже немалых), а потом им не дают даже растаять: не позже как к концу января, в самые морозы, ? все под бульдозер! Северная страна ? северный вариант. Но если не ограничиваться прямыми аналогиями, то и в валенсийских fallas, и в ледяных екатеринбургских городках просматривается некий мировой закон. Ведь еще короче, чем falla на валенсийской площади, живет спектакль на сцене, звучание музыкальной пьесы в концертном зале. А в сущности ? и сама человеческая жизнь... И никчемные бомжи, и величайшие герои и мыслители ? все сгорают на костре жизни, как те картонные ninots... Сгорают ? но и остаются всем опытом своей жизни, который становится после них достоянием тех, кто остался. А теперь от праздников ? к житейской прозе. Испания по европейским (а тем более по американским) меркам ? страна небогатая. Ее закрытая при Франко экономика была малоэффективной; вступление в Европейское сообщество быстро наполнило потребительский рынок (подобное мы видим у себя в России) и подтолкнуло к развитию индустрию туризма (сегодня туризм ? самая доходная отрасль народного хозяйства страны), но не сделало Испанию равным по силе партнером богатых европейских держав. И хотя испанское правительство (не чета российскому) проводит умную экономическую политику, направленную на сохранение и рост национальной экономики, противостоять ломовому натиску транснациональных компаний удается далеко не всем испанским предприятиям. Те, кто держится на плаву, вынуждены сбрасывать балласт, сокращая штаты, но многие идут ко дну полным составом. Массовая безработица ? уже не просто болезнь, а кровоточащая язва испанской экономики. Не знаю официальной статистики, но Антонио Санчес (теперь пора сказать, что это серьезный экономист, профессор кафедры прикладной экономики Валенсийского университета, руководитель большого исследовательского коллектива) утверждает, что уровень безработицы в стране сейчас достиг, пожалуй, 20 процентов. Думаю, он не преувеличивает масштабы бедствия: нищих на улицах Валенсии, Барселоны, других испанских городов сегодня едва ли меньше, чем в Екатеринбурге. Но у нас они обычно демонстрируют свою немощность: ветхая старушка, безногий калека, чумазый пацаненок из Таджикистана. Испанские нищие ? это чаще всего люди цветущего возраста, нередко с признаками приличной образованности. Меня поразила такая, к примеру, картина. Посреди одной из пешеходных улиц в центре Валенсии, огибаемый потоком туристов, ? крепкий пышноволосый мужчина лет сорока, он стоит на коленях, а в поднятой его ладони зажата картонка, на которой ? фломастером ? одно только слово: ?Hambre? (?Голод?). Его товарищи по несчастью обычно бывают многословнее, хотя так же, как и он, не обращаются за подаянием вслух: излагают свою невеселую историю в нескольких фразах на листе картона. Практически всегда ключевая фраза там ? о невозможности найти работу. Что значит в сегодняшней Испании найти работу, можно показать на примере Элены Феррандо ? жены Антонио. Умница, красавица, необыкновенно деятельная и энергичная, она великолепно закончила философский факультет и ? сразу же оказалась без работы. После долгих и настойчивых поисков места устроиться на работу так и не удалось. И тогда она проделала многоходовую стратегическую операцию ? вы сами сможете оценить, многим ли такая стратегия оказалась бы под силу. Элена (имея уже, подчеркиваю, университетский диплом) закончила еще специальные годичные курсы, после чего получила право служить... в полиции. После этого выдержала фантастический конкурс: пятьсот человек на четыре вакантных места ? и была-таки принята в штат отдела, занимающегося проблемами подростков. (Не подумайте, однако, что там она, с ее образованием, двигает какую-то полицейскую науку: совсем нет ? мы видели ее патрулирующей на многолюдной улице. Нормальный страж порядка.) И все бы ладно, да место службы для нее определили не в Валенсии, где работает Антонио, а в Дении ? это в сотне километров южнее Валенсии. И того мало: первые три года службы ? это для нее как бы испытательный срок: стоит по какой-то причине (пусть и уважительной) прервать этот срок ? начинай все сначала. Между тем причина не замедлила образоваться. Дело в том, что, не оставляя надежды когда-то заняться философией, Элена зарегистрировалась в очереди на замещение вакансии на университетской кафедре. Очередь эта, надо сказать, не механическая, а, если можно так выразиться, рейтинговая: будешь безучастно ждать, когда придет твой час, ? ничего не дождешься. Там надо все время набирать очки. Что-то по делу опубликовал ? очко, лекцию прочитал ? очко, на конференции выступил ? очко. Надо ли объяснять, что умница Элена довольно скоро оказалась в очереди первой. И тут преподаватель философии в университете города Кастельона (от Валенсии примерно на таком же расстоянии, как и Дения, но в противоположную сторону) сломал ногу, Элене предлагают временно его заменить. И вот вам задачка не для слабонервных: отказаться (ибо нельзя уйти из полиции) ? значит вылететь из очереди на получение столь желанной работы по специальности; принять предложение ? значит ради временной (на два-три месяца) работы потерять с таким трудом завоеванное место в полиции... Тогда Элене удалось-таки выйти из положения (это было год назад), но разрываться между полицией и кафедрой ей приходится и по сей день. Вы, конечно, скажете: ну, а муж-профессор, он что же ? не может ее прокормить? Наверно, может (хотя профессорская зарплата в Испании не так завидна, как вы, может, по старой советской памяти подумали). Но, во-первых, трудно представить Элену в роли простой домохозяйки ? не тот темперамент. Во-вторых, профессорская зарплата Антонио меньше всего похожа на пожизненную ренту, и случись чего... Не хочу развивать эту тему, только замечу, что в жизни всякое бывает. Можно сказать, что Антонио и Элена принадлежат к благополучной части сегодняшнего испанского общества. Но каким же нелегким трудом достигается это благополучие! *** Рабочий день Антонио заполнен до отказа: уходя утром в университет, он возвращается в 10?11 вечера и, поужинав, усаживается за компьютер. Ему еще и в полночь, и за полночь аспиранты звонят... Даже аудиторных занятий у него ? где-то за тридцать часов в неделю (кто имел дело с преподаванием ? знает, что это такое): оставьте для легковерных россказни про вальяжный режим работы западных профессоров! Того, что он при этом зарабатывает, на жизнь, конечно, хватает. В необходимом он себе не отказывает, но и лишних трат не допускает. Он может себе позволить, например, приобрести фундаментальный труд по истории гражданской войны в Испании ? едва ли не единственная роскошь в его доме. (Десять громадных, богато иллюстрированных томов и целая фильмотека для видео; такие вещи и в Испании стоят не дешевле, чем у нас.) Но при этом домашнее хозяйство ведет предельно рационально (тут профессор прикладной экономики даст, конечно, сто очков вперед самой рачительной домохозяйке). Квартиру он долгое время снимал (а Элена снимала квартиру в Дении ? двойной расход, а что поделаешь?), но недавно они купили собственную ? в кредит, с рассрочкой на 20 лет. Это значит, что по меньшей мере еще двадцать лет Антонио должен сохранять ту же работоспособность, ту же физическую форму, что и сегодня. Поэтому для него здоровье ? примерно то же самое, что для иного счастливчика наследственный капитал. Он и относится к нему, как к наследственному капиталу: хорошие пробежки по вечерам, акваланг по выходным, кофе без сахара, вино ? лишь сухое и в необременительных для организма дозах: капитал уж точно не будет пущен на ветер! Однако отбросьте всякие мысли о самоограничении: думаю, Антонио живет в полное свое удовольствие. Только ведь удовольствие каждый понимает по-своему. Что легендарные кутежи екатеринбургских богатеев в прошлом веке, что кураж нынешних нуворишей ? это ведь не образцы богатой и достойной жизни, а демонстрация неизжитого плебейства и душевной пустоты. И такие же плебеи (только им пока что не ?подфартило?) пускают слюнки при виде такой ?роскоши?. Что же касается Антонио Санчеса, то потребность продемонстрировать свой достаток, свое благополучие у него, по-моему, никогда не возникает и возникнуть не может. Зачем? Для людей, мнением которых стоит дорожить, главное его богатство и без того очевидно: он занимается любимым делом, работает с полной отдачей, у него есть и уважение учеников, и признание коллег; для удовлетворения своего профессионального любопытства он имеет возможность поехать хоть в Англию, хоть в Россию. Очень важно, я думаю, что и материальное вознаграждение за этот труд позволяет профессору Санчесу жить в соответствии со стандартами потребления своего общества. Словом, работа дает ему то ощущение своего места в жизни, которое исключает ?комплексы?. Но при этом она вовсе не заслоняет от него все богатство жизни. У него есть Элена, у него много друзей, и вечер с друзьями для него (насколько я смог почувствовать) никак не менее ценен, чем научный семинар или день в хорошей библиотеке. Я не сторонник гедонистической морали и категорически не согласен, что в жизни следует заниматься только тем, что доставляет удовольствие. Тем не менее я не считаю, что удовольствие ? лишь малозначительная вкусовая добавка к пресной повседневности. Напротив, это мощный стимул к деятельности, и по тому, где и в чем ищут люди свои удовольствия, можно судить об уровне цивилизованности общества, о человеческих качествах личности. Юные кретины из рекламного телевизионного ролика косноязычно восторгаются американской жвачкой ? вот норма и эталон удовольствий, предлагаемые постсоветской России ее ?демократическими? вождями. Такой ведь и становится (и станет вскоре) российская молодежь, если ?неизменный курс рыночных реформ? Ельцину и его команде удастся в ближайшие годы сохранить. Тем более что ?совковые? представления о том, что удовольствие можно получить, например, и от хорошо выполненной работы, им удалось-таки достаточно радикально подавить. Не стану настаивать, что в Испании система ценностей, которые исповедует Антонио, получила всеобщее признание и что кретинизм, внедряемый американской рекламой, для сограждан нашего друга вовсе не опасен. И все же, я думаю, у испанцев больше шансов, чем у нас, остаться людьми, потому что им удалось сохранить национальное мироощущение и национальное достоинство; то ли их король и премьер-министр не облетали на вертолете вокруг статуи Свободы, то ли она не произвела на них такого уж ошеломляющего впечатления, а только жизнь в своей стране испанцы выстраивают не по заморским образцам, а по собственному разумению, и у меня сложилось впечатление, что у них получается. *** Миллионы песет на fallas ? и толпы безработных. Испания ? ?страна контрастов?? Оно вроде бы и так, но есть в тамошней жизни какие-то штрихи, которые в моральном плане выгодно отличают ее от российской. Ну, во-первых, видели мы с женой когда-то в Гранаде, как просили подаяние очень даже благополучные с виду ? чистенькие и прилично одетые ? мальчики и девочки. У каждого в руках большая фаянсовая кружка-копилка с красным крестом, а тому, кто бросал им монету, они тут же наклеивали на лацкан бумажный квадратик ? тоже с красным крестом ? величиной с почтовую марку. Почти все там в тот день ходили ?меченые?. Деньги собирались ребятами, конечно, не для себя... Не думаю, что уличная благотворительность всерьез помогала решить какие-то проблемы обездоленных. Значение ее скорее было моральным: забота о неимущих в результате этой акции получала статус всеобщего нравственного долга. И вот что замечательно: всеобщность этого долга демонстрировалась не только звоном мелких монет о донышко фаянсовых кружек. Насколько я мог заключить и по рассказам Антонио, и по собственным впечатлениям, эта глубоко нравственная идея лежит в основе социально-экономической политики испанского правительства. Конечно, у них там масса нерешенных проблем, жарких политически споров и всего прочего, без чего не бывает жизни в социально неоднородной стране, и все-таки для испанского правительства любой политической ориентации просто не представима такая национальная безответственность, чтобы свои рабочие маялись без работы и без хлеба, в то время как гастарбайтеры из какой-нибудь Турции или Болгарии красили бы, например, городские фасады к празднику. Или вот история с легковыми автомобилями. Никаких подержанных ?иномарок? из Японии или (к ним поближе) из Германии испанцы не вывозили. Автомобильным концернам, желающим расширить свои рынки сбыта за счет Иберийского полуострова, правительство предложило построить заводы в самой Испании ? места хватит. Разумеется, провели конкурс ? выбирали самых выгодных для страны партнеров. Сейчас отличные ?форды? выпускаются в Валенсии, делаются они руками испанских рабочих и, насколько я в курсе, не только с помощью отвертки. А это означает тысячи хорошо (и уж, конечно, без задержек!) оплачиваемых рабочих мест, приличные налоговые сборы в казну ? при том, что люди среднего достатка (в их числе и Антонио) избавились от унизительной необходимости донашивать ?second hand? со свалок металлолома более богатых стран, ибо получили возможность сравнительно недорого (потому что без посредников и таможенных сборов) купить современный автомобиль отечественного производства. *** Говорят, в конце жизни престарелый каудильо, который когда-то тоже стрелял из пушек по законному парламенту, затеял акцию гражданского примирения. По его распоряжению в горной расселине невдалеке от Эскориала ? древней резиденции испанских королей ? воздвигли многометровый каменный крест. Место, отмеченное христианским символом, назвали Долиной павших и предложили хоронить там вперемежку фалангистов и республиканцев. Этот сюжет, кстати, очень полюбился нашей демократической прессе, особенно когда российский президент (тоже, надо полагать, задумавшийся ? после расстрела Белого дома и Чечни ? о спасении души) объявил год национального примирения. Была у его советчиков даже идея главный советский праздник перелицевать в этом же духе. Креста, правда, не поставили, но что-то подобное затевалось с захоронением останков несчастной императорской семьи... Должен, однако, разочаровать поклонников красивой легенды: под крестом в Долине павших упокоили только прах генералиссимуса и его ближайших подручных. Ни один из республиканцев быть похороненным в такой компании не пожелал. И паломников в том месте бывает совсем немного ? не очень-то охотно вспоминают испанцы амбициозного диктатора. Хотя, если по совести, ? были у Франко и определенные заслуги перед своей страной: он не допустил-таки участия Испании во второй мировой войне, не допустил разрушения памятников национальной истории и культуры (сейчас они привлекают ежегодно десятки миллионов туристов, по сути ? кормят многих испанцев), да и демократизация общества (не липовая, а настоящая) началась под его патронажем. Тем не менее примирительный жест Франко испанский народ не принял. Жесты-то делать куда как проще, чем организовывать реальное сотрудничество... Ни поднебесный крест, ни ритуальное захоронение, а уж тем более не чаепитие, которое как-то по весне, сам изумляясь собственному демократизму, устроил своим оппонентам российский президент, не способны примирить закоренелых противников. Другое дело, если б те вдруг увидели общий интерес, по силе и значению превосходящий то, что до сих пор их разъединяло. В Испании, надо полагать, увидели, иначе относительное социальное спокойствие при том уровне безработицы и при той экономической конъюнктуре было бы необъяснимо. Думаю, средоточием общих интересов явилось там государство. *** Наши ?демократы? государство оболгали, внедрив в общественное сознание представление, будто бы все, что принадлежит государству, на самом деле отдано на откуп чиновникам и, следовательно, будет разворовано. Следуя этой логике, институт государства давно пора бы упразднить вместе с самым главным чиновником. Любопытно, что самый главный чиновник, вопреки здравому смыслу (дело привычное), эту логику как будто поддержал, ибо сделал все, что было в его силах, дабы кастрировать государство ? лишить его собственности, вооруженных сил, надежных коммуникаций. Однако время от времени он, будто спохватываясь, начинает вдруг говорить, что государство нужно укреплять... Так нужно или не нужно? Рассудите просто: даже если вы баньку какую-нибудь на своем садовом участке решили изладить втроем, призвав на помощь закадычных друзей, то и в этом случае не обойтись без координации действий. Что ж говорить о государстве. Без должностных лиц, уполномоченных принимать решения и отдавать распоряжения, то есть без чиновников, организованная жизнь сообщества людей просто невозможна. Притом вовсе ведь нет никакой необходимости, чтоб чиновник непременно воровал. По собственному богатому опыту хождений по присутственным местам я мог бы предъявить много претензий к разного рода столоначальникам, но никак не решился бы утверждать, что чиновники более повинны в воровстве, нежели герои чубайсовской приватизации ? новые хозяева жизни. На самом-то деле чиновники воруют, как правило, в слабом государстве. Чем слабее государство, тем больше и безнаказаннее там воруют. А сила государства зависит не от сурово сдвинутых бровей первого лица, а от способности этого лица находить баланс интересов, проводить разумную экономическую политику. Не могу поручиться, что все испанские чиновники безукоризненно честны, однако мне показалось, что эта тема не так уж чтобы очень занимает там общественное сознание. Напротив, везде и всюду замечал я в Испании признаки уважения к государственным чиновникам. И уже по одному этому видно, что государство там сильное. Признаки сильного государства наглядно обнаруживались также и в отношении публики к полицейскому ? представителю закона. Пусть позавидуют наши блюстители порядка: никаких ?ментов поганых? в Испании в помине нет, а есть авторитетные государственные служащие. Одно лишь присутствие любого из них ? даже если это не обвешанный пистолетами и наручниками супермен, а Элена Феррандо, вооруженная только обаятельной улыбкой, ? исключает чрезмерную резвость какой-либо ?свободолюбивой натуры?. Не так наглядно, но зато особенно эффективно проявляется сила испанского государства в его экономической политике, которая, впрочем, и является, по-моему, главным источником этой силы. Государство там не сдает экономику на откуп отечественным или зарубежным прохиндеям, не пускает дело на самотек. Оно создает условия для успешного развития национальной промышленности, оберегая ее от чрезмерной опеки транснациональных компаний, поддерживает все начинания, способствующие появлению новых рабочих мест, культивирует такой морально-психологический климат в стране, который способствует привлечению инвесторов и просто туристов (они тоже деньги везут) из-за рубежа. От такого государства никто не ждет чуда, но в том порядке, который оно обеспечивает, жизнь более предсказуема, чем в джунглях беспредельного либерализма гайдаровско-чубайсовского типа, и у нее есть перспектива. Поэтому оно вправе рассчитывать на поддержку и предпринимателей, и наемных работников, и даже безработных, у которых все-таки остается надежда. Эту поддержку испанское государство получает, ею оно и сильно. Оно сильно и тем, как распоряжается собственным достоянием. В Испании работа на государственном предприятии, в государственном (бюджетном, сказали бы мы) учреждении, учеба в государственном учебном заведении более престижны, чем, говоря по-нашему, в частном секторе. Потому что государственный сектор экономики у них ? защищенный сектор, основа стабильности государства. А частный сектор, отличающийся гораздо меньшей устойчивостью, существует не потому, что он безоговорочно эффективней, а потому, что до всяких житейских мелочей у государства все равно руки не дойдут. И еще потому, что испанское государство не исповедует уравниловки, оно не только не препятствует, но даже и помогает наиболее энергичным, предприимчивым людям осуществлять свои проекты, если те не во вред обществу. Хотите ? транжирьте ваши деньги на fallas, хотите ? зарабатывайте большие деньги. Если сумеете. *** В Испании, кстати, вполне уважительно относятся к большим состояниям, потому что, как правило, нажиты они не в результате жульнической приватизации, а вполне достойным с точки зрения общественной морали способом. Чаще всего это наследственные капиталы, однако в некоторых случаях большое состояние начиналось с хорошей бизнес-идеи, с умело использованного банковского кредита ? и опять ни у кого нет вопросов. Торговая империя ?El corte inglйs? начиналась, например, с небольшой портняжной мастерской, ее стремительный рост происходил у всех на глазах, а сейчас магазины ?El corte inglйs? ? это, если хотите, предмет национальной гордости. Уважительное отношение к большим состояниям поддерживается, я думаю, и тем, что сами их владельцы неизменно уважительно относятся к менее обеспеченным слоям общества. Нет, они не скрывают свои капиталы подобно Александру Ивановичу Корейко и не братаются с пролетариями, а просто ведут себя, как хорошо воспитанные люди, не позволяя себе опуститься до социального хамства. Обустроенность их быта даже становится в некотором смысле общим достоянием горожан. Я имею в виду, что фешенебельные кварталы той же Валенсии или тем более Барселоны ? это, так сказать, красота для всех. Мало у кого найдется столько денег, чтобы там поселиться, но прогуляться по тем улицам никому не возбраняется, и всем приятно, что в городе есть такие замечательные дома и такие просторные, ухоженные бульвары. И туристов в красивый город станет приезжать больше, а это уже сулит дополнительные рабочие места и лишние тысячи песет в городскую казну. *** Ну, а мысль свою про социальное хамство я поясню екатеринбургскими примерами. Однако чтобы выбор именно этих примеров стал вам более понятен, начну с характерной частности, которая однажды произвела, как я понял, сильное впечатление на испанскую журналистку Пилар Бонет (читатели ?Урала? должны хорошо ее помнить по книге ?Невозможная Россия. Борис Ельцин ? провинциал в Кремле?, полностью опубликованной в нашем журнале в апрельском номере 1994 года). Случилось нам с Пилар побывать вместе на Широкореченском кладбище Екатеринбурга, где хоронят только с разрешения мэрии самых уважаемых горожан. Есть там при входе парадная аллея ? для самых уважаемых из уважаемых: целый ряд пышных надгробий, под которыми погребены знаменитые криминальные авторитеты, краса и гордость столицы постсоветского Урала, погибшие в разборках с коллегами и единомышленниками. Один из знаменитых мафиози изображен на стеле из черного полированного мрамора в полный рост ? в непринужденной позе знающего себе цену человека, поигрывающий ключами от ?мерседеса?... Вот эти ключи и поразили Пилар, она о них потом написала в своей ?El paнs". ?Мерседес? стал символом преуспеяния в ?новой? России ? как в иные времена массивная золотая цепь поперек пуза ?расейского? негоцианта. ?Мерседес?, увы, на пузе не помещается ? тем больше искушение выдвинуть его все-таки везде впереди себя, иначе как тебя отличат от ?быдла? (от нас с вами)? Поэтому они, новые хозяева жизни, чуть ли не на крылечко норовят на своем ?мерседесе? заехать! Российские нувориши взяли, например, себе за правило парковать свои ?тачки? прямо на тротуарах, вытесняя пешехода на проезжую часть. Милиция с их владельцами конфликтовать не решается и даже все более заметно сама усваивает их привычки. Так лагерная охрана перенимает зэковский жаргон. Как-то замечаю за рулем жиденькой легковушки, перегородившей тротуар, милицейского офицера; спрашиваю, протискиваясь в узкую щель, знает ли он, что нарушает правила дорожного движения. Не сразу снизошел страж порядка до ответа назойливому ?лоху?, но потом все-таки буркнул: ?Знаю? ? и равнодушно отвернулся. Какой же и где нужно поставить крест, чтоб ?примирить? меня с этим хамом в милицейских погонах? Ну, а вот еще примеры с ?мерседесами? ? несколько примеров, один мог бы показаться вам случайным. На углу улиц Белинского и Куйбышева в Екатеринбурге долго строили и, кажется, наконец достроили некий зеркальный дворец: тут вам и ?всемирный? деловой центр, тут и ?Атриум палас отель? с ?президентским? люксом ? все под одной крышей. А перед парадным фасадом этих ?Нью-Васюков? ? въезды в подземные гаражи, похожие на колхозные теплицы. Ну, как же: ?Мерседесу? место в первом ряду партера! Еще одна ?престижная? новостройка: на углу улиц Вайнера и Антона Валека воздвигли ?первый евродом? (сколько, между прочим, неизжитого плебейства в самом таком названии!). Рядом ? убогим павильончиком в форме запятой ? опять-таки въезд в подземный гараж. Да нет, я вовсе не против гаражей, тем более что подземные ? все-таки лучше, чем уникальное российское изобретение советских лет ? вот эти безобразные ржавые коробки. Неприемлемо для меня лишь то, что гараж ?евродома? занимает вдоль красной линии квартала место чуть ли не еще одного такого же дома. Он втиснут сюда без оглядки на эстетику градостроительного комплекса этого уголка города. Ну, это примерно как если бы в вагонном купе ваш спутник для собственного удобства воткнул бы свой безразмерный баул на стол ? ему так, видите ли, удобно. А неподалеку от ?евродома? ? так называемый Центральный микрорайон. Тут долго сохранялся заповедный уголок дореволюционного Екатеринбурга. Советские власти на него покушались, затеяв построить на месте старых полудеревенских усадеб несколько домов ?улучшенной планировки? (как тогда говорили). Общественность встала стеной против этого проекта ? и зря, как теперь выясняется: деревянные усадьбы довольно скоро поодиночке извели (где пожар, где грибок), а дикий пустырь уставили вот теми самыми жестяными коробками гаражей, которые принадлежат ?уважаемым людям? эпохи ?развитого социализма? (присмотреться, так сегодня они стали еще более ?уважаемыми?, в том, очевидно, и заключался смысл ?радикальных реформ?). Но долго еще сохранялся, зарастая бурьяном, пустырь между теми ?элитарными" домами, что успели-таки тогда построить. Планировалась как будто зеленая зона, да у городских властей, похоже, все руки не доходили. И вот теперь руки дошли у ?новых русских?: это для них отгрохали тут опять-таки грандиозный подземный гараж, а поверх его, перед фасадом, обращенным к улице, ? обширную асфальтированную площадку для парковки все тех же ?мерседесов?: ?украсили?, значит, город на свой лад. ?Новый русский? устраивается сообразно своим амбициям и уровню своей культуры ? ?мерседесом? впереди пуза. Общих ? например, общегородских ? интересов для него не существует. Он счел бы себя униженным, если б ему пришлось согласовывать свои аппетиты с интересами ?быдла?, а вот если случится встать кому-то поперек пути ? это ему ?в самый кайф?. Так они устраиваются в быту ? и так же в экономике, в политике, в морали. Вот это я и имел в виду, говоря о социальном хамстве. Не могу отрицать, новые хозяева жизни тоже хотят социального мира ? в смысле, чтобы я не возмущался, когда они кладут свои ноги на наш общий обеденный стол. Но объясните же хотя бы, в чем тут мой интерес. В Испании же признаков социального хамства я нигде не заметил. И вряд ли дело в том, что все испанцы ? такие уж благовоспитанные люди. Думаю, его там попросту не допускает умное государство, потому что в социальном хамстве даже в большей степени, нежели в экономических трудностях, таится опасность катастрофических социальных потрясений, а они это ?проходили?. Бытовому хамству противостоять труднее, а справиться с социальным хамством государству вполне под силу. Ну, а если государство не позволяет одним отпихивать локтями других, умеет утвердить обязательный для всех порядок ? так его и поддерживать станет не только кучка богачей, а все общество. Тем оно, в частности, и сильно. *** Случилось мне однажды побывать и в другом безусловно сильном государстве ? в Соединенных Штатах. Там контроль за порядком намного жестче, чем в Испании. Куда уж хрупкой Элене Феррандо против двухметровых амбалов в темно-синих униформах, которые взяли ? сам видел ? в плотное многослойное кольцо негритянский митинг на одной из площадей Манхэттена. И еще я видел армейские бронетранспортеры возле дымящихся головешек в Лос-Анджелесе: тысячи ухоженных коттеджей и ?бизнесов? разгромили и сожгли взбунтовавшиеся негры, но вооруженные силы самой демократической страны беспощадно раздавили негритянский бунт, не позволив ему выплеснуться за границы первоначального очага. Это, конечно, экстремальные случаи, но даже и припарковать машину в неположенном месте в Соединенных Штатах, как говорится, ?чревато?. Не позволяя вольностей по отношению к закону со стороны своих граждан внутри страны, американское государство зато ревностно защищает их права перед всем внешним миром. Известно, например, как США обороняют от посягательств иностранных товаропроизводителей свой внутренний товарный рынок и как умеют поднажать, проталкивая собственные товары на зарубежных рынках (напомню, как цыкнул Альберт Гор на кремлевских ?партнеров?, попробовавших было отказаться от импорта ?ножек Буша?). Блюдя интересы своих граждан, США могут наложить запрет на торговлю с какой-нибудь страной (чтоб не только свои компании, но и ?союзники? туда не смели соваться) или, к примеру, дать ? для острастки ? несколько ракетных залпов по ослушнику. На языке дипломатии это называется у них защитой демократии, а по сути ? не что иное, как силовое продавливание американских экономических интересов. Противостоять такому натиску никто в мире не в силах ? стало быть, и по росту национального богатства никто с ними состязаться не может. Конечно, и Соединенные Штаты тоже ?страна контрастов?, однако даже ежемесячное пособие неработающему негру ? ?вэлфер? (не путать с пособием по безработице, оно намного выше) ? там раз в пять больше, чем нынешняя зарплата российского профессора (которую к тому же постоянно задерживают). Понятно, почему американский обыватель тащит звездно-полосатый флаг ? символ государства, гражданином которого ему повезло быть, ? и на крышу своего дома, и на стадион, и куда там еще. Думаю, он должен испытывать чувство законной национальной гордости, обнаруживая, что и российские потребители ?пепси? и ?сниккерсов? щеголяют в куртках, майках и штанах, осиянных звездно-полосатым символом американского процветания. Весь мир славит самую богатую страну за ее богатство! Сегодняшняя Испания международных жандармских функций не выполняет и самого высокого в мире прожиточного уровня своим гражданам обеспечить не может. Может, поэтому национальный флаг в декоре страны, насколько я мог заметить, особой роли не играет. Другое объединяет граждан Испании вокруг своего государства: оно помогает им чувствовать себя и на самом деле быть испанцами. А это значит ? в богатстве или в бедности, но оставаться самим собой, не уронить свое человеческое достоинство, жить по-человечески. А разве не самое главное в мире удовольствие ? жить по-человечески? Если взглянуть на дело с этой стороны, то обретают четкий и глубокий смысл эти дорогостоящие ?развлечения? ? castello, macleta, fallas, равно как и давно уже прославленные наезжими визитерами фламенко и коррида. Иностранные туристы обычно не видят в них ничего иного, кроме как экзотический способ праздного времяпрепровождения, ? и, стало быть, не видят ничего! Между тем все это ? простите примитивное словесное обозначение, лучшего не придумал, ? механизмы настройки души. Без них у испанца что-то ослабилось бы в душе, размылось, утратило бы очертания в восприятии мира и в самоощущении. Ищу понятное сравнение: возможно, так бы почувствовал себя грамотный русский человек, если б из его жизни вдруг исключили, например, Пушкина. В этих ?развлечениях? четко обозначен исконный ритм испанской жизни, заключены какие-то очень существенные для испанского менталитета мировоззренческие истины, воплощены фундаментальные представления его эстетического сознания. *** Пожалуй, самая значительная из этих истин ? ценность текущей, проживаемой вот здесь и сейчас жизни. Ninot для fallas создается не на века: тут самый процесс важнее результата, и огненная ?точка? в конце ее короткого существования ? это, если хотите, знак освобождения обогащенной ритуальным действом души для новых забот и впечатлений. Это вовсе не пресловутое ?лови момент?; это поразительное умение, отрешившись от неизбежных огорчений и тревог, связанных с устройством своих дел в нестабильной и непредсказуемой действительности (все равно их не миновать, так зачем же терзать ими душу в тот момент, когда ты непосредственно ими не занимаешься?), сосредоточиться на сиюминутном, эмоционально исчерпав до самого донышка его позитивный жизненный смысл. Скажем, когда Антонио, оторвавшись от позднего ужина, целый час обсуждает с аспирантом по телефону какую-то волнующую их обоих проблему, ? я отчетливо вижу, что ни тот остывающий ужин, ни бутылка легкого вина из Мурсии или Аликанте, ни оставшиеся за столом собеседники для него уже не существуют, он полностью погружен в научную проблему, и она полностью занимает все его существо. Он сгорает в этом костре интеллектуального поиска, сейчас он ? Архимед, который вот-вот выскочит из ванны с криком ?Эврика!?, или Ньютон, на голову которого уже опускается яблоко. Но вот трубка положена, и Антонио точно так же с головой погружается в прерванную застольную беседу... Думаю, тут дело не в индивидуальном характере нашего друга, но в национальной особенности мышления и чувствования. Скажем, японец ходит любоваться цветущей сакурой, это у них там целый ритуал. А испанец, по-моему, так же пристально и полно воспринимает не отдельные ? как бы заключенные в рамку национальной традиции ? эпизоды, а все многообразие жизни. В любой момент его внимание сосредоточено на том, что совершается сейчас. *** Пожалуй, о том же самом можно сказать и иначе: мы, русские, ищем во всем законченный смысл. Что-то при нас совершается ? нам сразу не терпится узнать, чем это завершится. Едва прочитав первую страницу романа, мы уже заглядываем в конец: кто на ком женится и кому достанется наследство? Между тем у жизни нет конца, нет цели, и любой ее эпизод самоценен. И роман ведь у настоящего художника хорош не тем, что сюжет в нем ловко приведен к убедительной развязке, а тем, что каждая его страница интересна сама по себе. Открывайте ?Войну и мир? на любой странице... Воспользовавшись этой аналогией, я бы решился сказать, что испанское мышление не сюжетно, а фактурно. Между прочим, это наблюдение подтверждается и всем строем самого испанского из всех известных миру испанских романов ? романа ?Дон Кихот?. Надеюсь, вы его читали. А ну-ка, вспомните, какова там завязка, да какими коллизиями движется сюжет, да чем все разрешается... Весь фокус, однако, заключается в том, что все это для читателя (так, несомненно, было и для автора) ? сугубо второстепенные вещи, внимание на них не фиксируется. Все эти истории с овцами да мельницами, все эти байки Санчо Пансы существуют как бы сами по себе, как бы вне связи с единым сюжетом. Более того, как бы вне связи с сюжетом существуют очень рельефно, осязаемо вылепленные ? как ninots в валенсийском ?Museu Faller? ? фигуры самого Санчо и его патрона. Они интересны для автора (и читателя) не законченностью заключенного в них некоего жизненного круга, а поведением (словом, жестом, поступком) в каждый конкретный момент. А самый реальный и значимый пласт ?фактуры? великого романа, имеющий первостепенную цену в восприятии испанского читателя (и, увы, практически недоступный восприятию иностранца, читающего роман в переводе), ? это его язык. *** Тут я вынужден сделать небольшое отступление о языке. Язык неизмеримо, несопоставимо, безгранично богаче суммы словарных значений, заключенных в его словах. Сам способ образования многих слов обнажает своеобразный путь к смыслу ? свой у каждого народа. Ну, с чего бы испанцы ?крепостью? назвали фейерверк? Или вот такое занятное словечко: castigador. Что бы оно значило? Castigar по-испански ? ?наказывать?. Сastigador ? ?наказатель?? Оказывается, русский эквивалент этого слова ? ?сердцеед?. Но столь понятный русскому человеку ?гастрономический? образ удачливого любовника, пожалуй, не просто осмыслить и принять испанцу... В бесконечных рядах синонимов таится неисчерпаемая палитра смысловых оттенков; очень богатые выразительные возможности таит в себе синтаксис. Интонация, хотя она ведь даже на бумаге не фиксируется, ? тоже важнейшая грань языка, способная нести в себе богатый смысл. (Рассказывают, Шаляпин в первой своей заграничной поездке целую ночь проговорил в вагонном купе с случайным попутчиком англичанином, интонируя на все лады слово "yes"; собеседник так и не догадался, что русский певец не знает английского языка.) Живая речь ? прежде всего устная, но по-своему и письменная ? это слияние двух миров, двух стихий: внешнего мира, каким мы его видим, воспринимаем, чувствуем, и мира нашей души, наполненного и житейским опытом, и ?веществом? общепринятых истин, и книжной премудростью. Через нюансы словесной ткани (обычно даже и неосознаваемые) просвечивают история, общественная психология народа, его нравы и обычаи. В стихии родного языка человеку привычно и уютно. Но замените опорные слова с детства впитанной речи модными заимствованиями (всеми этими дилерами, киллерами, хакерами, хилерами, шопингами, спаррингами, прессингами, маркетингами и проч.) ? и окружающий вас мир станет другим. Для кого-то ? в нашем развале и убожестве просквозит вожделенный аромат Америки (кстати, пришла же в голову какому-то негодяю мысль внушать восприимчивому российскому подростку желание приобщаться к американской мечте через запах табака!); кто-то другой почувствует, что его уже чуть ли не вытолкнули из родного дома. Лингвистический террор девяностых годов стал у нас одним из самых тотальных проявлений социального хамства. *** ?Дом? испанского языка ухожен не менее тщательно, чем жилье в аристократических кварталах Барселоны (где даже тротуары моют с шампунем). Его звуковой колорит приглушен и сглажен ? убраны все эти резко звучащие ?з?, ?ж?, ?ц?, ?ш?, красиво выявлены в дифтонгах или смягчены опорные гласные: ?pueblo?, ?grueso?, ?agua?, ?pienso?... Думаю, благозвучие речи для испанца ? это вроде как знак опрятности души. И ведь смотрите, что делают ради благозвучия! Союз ?y? у них по звучанию и по смыслу вполне тождественен нашему ?и?. Но мы-то с легкой душой ставим свое ?и? перед словом, которое начинается тоже с ?и?: наше ухо не коробит невольное ?заикание?. А испанец скажет (и напишет): ?literatura e historia", "Mallorca e Ibiza?. Превращение ?у? в ?e? ради благозвучия узаконено испанским речевым этикетом. А вот и вовсе невероятный случай. Говорят и пишут: ?las aguas", "las artes?. Все правильно: вода и искусство у них женского рода. Но вдруг: ?el agua", "el arte? ? в единственном числе их переводят в мужской род исключительно ради благозвучия! Любопытно, что ?дом? испанского языка называется ?Сервантес?. Точнее, так называется самый авторитетный словарь испанского литературного языка. Это нечто существенно иное, нежели известный наш четырехтомный ?Словарь Пушкина?. ?Сервантес? фиксирует не лексикон ?Дон Кихота?, а качество испанского языка, которое достигнуто многовековым культивированием лучших его свойств и средств. Это качество теперь охраняется Испанской академией (лишь она вправе вносить изменения в словарь). То есть это не просто справочное, но и нормативное издание ? свод законов языкового этикета. Честно говоря, не знаю, как наказывают нарушителей этих законов и наказывают ли их вообще, да ведь вполне достаточно и морального осуждения. Как не станет уважающий себя человек выходить на публику в затрапезном виде, непричесанным и небритым, так же не станет благовоспитанный испанец пользоваться в разговоре с людьми, которых он уважает, а тем более в письменном тексте, лексическими средствами, противоречащими традициям великого испанского романиста. Так что испанец читает Сервантеса не затем, чтоб узнать, что же там еще случилось с незадачливым рыцарем Печального образа, и даже не затем, чтоб обогатить свой менталитет простодушно-мудрыми байками его верного оруженосца. Он читает великую книгу, чтоб очистить душу от мусора повседневности, проверить звучание ее струн по безошибочному камертону, острее ощутить себя испанцем. Да ведь и мы Пушкина затем же перечитываем. Только жаль, что ?демократизаторы? нашего языка, начисто лишенные языкового слуха, нравственного чувства и гражданской ответственности (да, тут вполне уместно говорить и о гражданской ответственности) не получают должного морального отпора. Ни одна из наших расплодившихся, как опята после теплого дождя, академий этим не занимается. В том, что испанское мышление не сюжетно, а фактурно, лишний раз убеждаешься, познакомившись с самой замечательной достопримечательностью Барселоны ? собором Sagrada Familia. ?Сталагмиты? восьми его башен растиражированы в миллионах фотоизображений, разошедшихся по всему миру, туристы из всех стран едут в столицу Каталонии, чтоб своими глазами увидеть одно из главных чудес света XX века. А между тем собор еще только строится. Правда, он строится уже больше ста лет, однако, я думаю, теоретически возможны два бедствия, способные превратить этот общенациональный символ в достаточно заурядный туристический объект: либо собор перестанут строить, либо (что, пожалуй, и того хуже) наконец достроят. О том, что всемирно известное детище Антонио Гауди не достроено, мы с женой, конечно, знали и до приезда в Барселону, но чтоб до такой степени не достроено!.. Уплатив приличную сумму за вход, вы оказываетесь фактически на стройплощадке. Стен нет, пола нет, крыши над головой нет. Есть только вот эти башни-?сталагмиты?, поднимающиеся над двумя порталами, по четыре башни с каждой стороны. Правда, эти массивные порталы заключают в себе некие более или менее завершенные помещения ? предполагается, что когда-то в них будут размещены какие-то храмовые конторы, а пока что тут обретаются всякие туристические службы, выставки, магазинчики. Если б строить храм перестали, то все это выглядело бы просто руинами, напоминающими о славном, но не завершенном замысле, ? вроде недостроенной екатеринбургской (нет, еще свердловской) телевизионной башни. Тем более что Гауди ? архитектор, создавший этот беспримерный проект, ? нелепо погиб под колесами трамвая более семидесяти лет назад ? тогда и мир был совсем другим. Но поразительно: собор продолжают строить! Часть занятой им территории отделена от потока туристов невысоким металлическим барьером, а за ним ? на виду у публики ? жужжат башенные краны, гремят бетоновозы, суетятся люди в комбинезонах и фибровых касках: стройка идет денно и нощно, вы присутствуете при рождении чуда! И что за беда, что это рождение затянулось более чем на столетие: для вас-то, приехавшего сюда впервые из дальней страны, это происходит сию минуту, сейчас. Представьте себе, что храм достроен (долго ль при современной технике? Амбициозное лужковское творение по физическим масштабам не меньше, а что ? испанцы бы так не смогли?) и передан церкви. Встал бы он в длинный ряд испанских храмов ? один другого замечательней ? и в значительной мере потерял бы свое лицо. Стали бы сюда заходить туристы во время службы; почтительно постояв в сторонке, послушав орган, порассматривав иконы и витражи, отправлялись бы дальше. В Catedral, в Santa Maria del Mar, в парк Гуэль, созданный тем же Гауди, в музей Пикассо, наконец, на бульвар Рамблес ? в Барселоне есть что посмотреть. Со строящимся храмом ? совсем другие отношения. Ну, во-первых, тут еще нет ничего сакрального, запретного, принуждающего говорить шепотом. Тут перед вами открыты все проходы, все закоулки, все детали (только к бетоновозам и под краны, конечно, не пустят). Более того, в нескольких местах, откуда пошире открывается панорама обзора стройки, установлены ?автоматические гиды?: бросьте в щель монетку ? и магнитофонный голос из репродуктора расскажет вам на одном из чуть ли не десятка языков (русского, однако, среди них нет) о том, что вы видите слева, справа, перед собой, что было и что будет и т.д. Мыслимое ли дело ? такое в действующем храме? Во-вторых, пока ?сюжет? не ?выписан? до конца, ваше внимание вольно или невольно обращено на ?фактуру?. Вы вроде как отрывок из будущего романа (или поэмы?) читаете, так что ?тема?, ?идея?, ?характеры?, на которые вас ?натаскивали? в школе, вашему восприятию просто недоступны, но это даже и хорошо, потому что ?тема?, ?идея?, ?характеры? ставят ваше переживание произведения в зависимость от изменчивой ?злобы дня?, а тут ? через точно выбранное слово, зорко подсмотренную деталь, неповторимую интонацию ? вы оказываетесь в поле действия каких-то более глубоких и непреходящих нравственно-психологических потенций. Вы заряжаетесь той самой энергией, которая содержится, например, в много раз читанных и даже заученных наизусть строчках Пушкина ? ведь не для того ж вы их перечитываете в сотый раз, чтоб проникнуться ?темой? и ?идеей?! Осмотр Sagrada Familia ? это именно прочтение фрагментов. Самый большой соблазн ? подняться на башни. Так за чем дело стало? Можно уплатить каких-то двести песет ? и вас в считанные минуты на лифте доставят почти до самого верха. Но что за радость ? на лифте? Совсем иное дело ? своими ногами. И вот вам первый повод для изумления: эти тонкие, плавно оплывающие башни, похожие на обращенные острием к небу сосульки, выложены, оказывается, из массивных гранитных блоков; из того же камня внутри их выложены винтовые лестницы. Сначала просторные, вокруг внутреннего колодца, потом жутковато крутые ? тем более что перил уже нет, ухватиться не за что ? и узкие. Чем выше ? тем уже: на верхних ярусах вдвоем не разойтись. Правда, изредка ? неглубокие ниши в стене: один ужался, другой протиснулся мимо. Но навстречу теперь редко-редко кто попадается: добраться до верхних ярусов мало у кого хватает духу. Там что-то более семисот ступенек, высота приличного небоскреба. Однако подъем на башни Sagrada Familia хоть и утомителен, но не однообразен. С каждым новым витком лестницы все шире раскрываются пространства будущего интерьера, все просторнее городские пейзажи. Преодолев несколько витков, вы попадаете на ?лестничную площадку?. Тут вы можете передохнуть, выйти отсюда на наружный балкончик или по узкому каменному мостику перейти в соседнюю башню и дальнейший подъем продолжить уже внутри ее. И еще с этого мостика вы можете вблизи полюбоваться какой-нибудь химерической фигурой (и даже руками ее потрогать) ? возможно, что вы обратили на нее внимание еще стоя на площади перед собором, но за неимением бинокля не смогли толком рассмотреть. А выше будет другая площадка, другой мостик, другие балкончики. А самые последние витки лестницы отсекаются запертой на замок железной решеткой, оставляя ощущение не до конца разгаданной тайны... Нет, согласитесь, что действующие храмы так не рассматривают, а этот будто для такого именно рассматривания и построен. Поэтому действующим он непредставим. У строящейся ?поэмы? Антонио Гауди Sagrada Familia, которую вы можете пока что (похоже, это ?пока что? будет уместно и через десять, и еще через сто лет) воспринимать только в фрагментах, ? в переливах ее причудливых форм, в органичном соединении вечного камня с контуром цветка и хрупкой морской раковины, в прихотливом смешении стилей, в непостижимой изобретательности деталей ? неисчерпаемая бездна именно поэтической энергии. Я убежден, что когда строительство храма-?поэмы? будет завершено, внимание зрителя уже просто не сможет выделять все эти ?лексические? частности архитектурного языка из общего потока речи. И потому строители, изображая бурную деятельность, нас самом деле достраивать храм не спешат. *** Историки искусства испытывают немалые затруднения, пытаясь вписать творчество Антонио Гауди в ?ячейки? архитектурных стилей. К каким традициям его ни прикладывай ? он все равно сам по себе. В раскладе ?правильных? школ конца прошлого века его проекты, где, кажется невозможно найти ни одной прямой линии, ни одного геометрически четкого объема, непривычному глазу должны были казаться... как бы это помягче выразиться?.. Не надо, однако, думать, что его проекты изначально принимались на ура. К тому ж выстроить вот такие ?сталагмиты? гораздо трудней (и, наверно, многократно дороже), чем даже дворцы из каменных кружев (вроде знаменитой Альгамбры). Мне трудно представить другой народ, который воодушевился бы идеей воплотить эти сумасшедшие проекты, вложив в них огромные и никогда ведь не лишние деньги... Основательные немцы? Прагматичные американцы? Ну, про нас я не говорю ? у нас на такие эстетические шалости никогда денег не было. Но то ж испанцы! У них коррида, у них фламенко, у них ?крепости? фейерверков и вовсе непонятное (-ый, -ая?) macleta, у них fallas... И знаете еще что у них? Упомянутая в начале этих заметок rio Turia, беспримерная Река (ее чаще, пожалуй, вот так, с большой буквы и без имени собственного, и называют) ? краса Валенсии: царственные мосты (один из них так и называется: puente del Real), роскошные набережные, только нет в ней... воды. Когда-то вода была, даже и не так давно, еще лет семьдесят назад, однако после какого-то очень уж разрушительного наводнения реку ?упразднили? ? отвели в сторону от города. А в осушенном русле развели апельсиновые сады, устроили стадионы, беговые дорожки, кое-где сделали и небольшие пруды, населив их рыбой: в Реке должна быть рыба... А уже недалеко от впадения в море на дне этой безводной реки положили гигантского Гулливера, один его палец на руке ? чуть ли не в два моих роста. На Гулливера можно вскарабкаться или солидно взойти по лестнице, прогуляться, например, от коленки до горла и, если окончательно войдете в роль лилипута, ? по-детски скатиться откуда-нибудь с локтя, как с горки, в песок. На чем скатиться? Ну, как бы это сказать деликатнее... Так вот, духу испанцев оказался очень близок этот невероятный, этот безумный, этот скандальный Гауди. Они в него поверили, позволили ему воплотить в натуре грандиозные, дорогостоящие и ни на что не похожие проекты. Потрафили, так сказать, своему национальному менталитету. И смотрите-ка, что из этого получилось. Не стану настаивать, что каждый турист, приезжающий в Испанию, непременно отправляется в Барселону. Но все знают: в Барселоне не побывал ? так вроде и Испанию не повидал. Барселона ? дивно красивый город, но и Кордова красива, и Севилья, и Валенсия ? я уж не говорю о Мадриде. И все же в другом испанском городе можно не побывать, а в Барселоне побывать ? обязательно. Потому что в Барселоне ? Гауди: Sagrada Familia, им же построенный фантастический парк Гуэль, еще два-три дома, возле которых даже в мертвый сезон роятся туристы. Рискну утверждать, что без Гауди поток туристов в Барселоне был бы по крайней мере раза в два меньше. И опять-таки было бы преувеличением сказать, что экстравагантный старикан, погибший под колесами трамвая в 1926 году, сегодня кормит весь поддержавший его город, однако можно не сомневаться, что вклад Антонио Гауди в экономику своей страны не меньше, чем... ну, хотя бы того же фордовского завода в Валенсии. *** От сведущего читателя не скроешь, что заголовок этих заметок я позаимствовал у композитора Римского-Корсакова: есть у него оркестровая пьеса с таким названием. Но больно уж точно оно, чужое название, совместилось с моим замыслом. Словари отмечают, что каприччио отличается ?причудливой сменой эпизодов и настроений?, кроме того, ?характеризуется ярко выраженной национальной окраской материала?. И еще меня прельстило, что ?Испанское каприччио? Римского-Корсакова ? это ведь глубоко русское сочинение, навеянное испанскими впечатлениями. Мне бы хотелось, чтоб и мой читатель воспринял здесь за испанским антуражем вполне русский замысел. Специалистом по Испании я себя на самом деле не числю. И даже мои попытки порассуждать здесь об испанской экономике (хоть я и старался не фантазировать ? опирался на пояснения Антонио) рассматривайте не столько как осмысление того, что происходит у них, сколько как попытку разобраться ? отталкиваясь от аналогии ? в том, что происходит у нас. Так что речь у меня не столько об Испании, сколько о России, а Испания ? угол зрения, удобная точка наблюдения. Но вот уж чего бы я не хотел, так это чтоб кто-то заподозрил меня в желании предложить России, запутавшейся в выборе путей к вожделенному ?экономическому чуду?, еще и испанский вариант. Мол, не догадались пойти за немцами, пренебрегли опытом китайцев, обожглись на американцах ? так давайте теперь попробуем жить по-испански. Мысль-то моя как раз противоположная: Испания, глубоко симпатичная мне страна, тем, в частности, и замечательна, что, выходя из очень непростой социально-экономической ситуации, не встала ни на американский, ни на немецкий, ни на какой-нибудь японский, корейский, китайский путь. Испания осталась Испанией. Это и дает ей силу выстоять в сегодняшнем разбойном мире. Нам бы так. Валентин Лукьянин