Своенравный гений

Мы хорошо знакомы с творчеством гения, наперечет знаем все постройки, но что нам известно о нем как о личности?

Есть люди, горящие желанием стать архитекторами. Есть те, которым удается стать архитекторами. Есть наконец те немногие, что рождены архитекторами. Антонио Гауди — один из этих немногих.

В молодости он необычайно скромно оценивал свои способности. На церемонии вручения дипломов в Школе архитектуры он саркастически произнес: “Лоренцо, слышишь, сказали, что я уже архитектор…”

Мы хорошо знакомы с творчеством гения, наперечет знаем все постройки, но что нам известно о нем как о личности? Не о Гауди-гениальном архитекторе, а о Гауди-человеке? Он не был расположен писать о самом себе. Большую часть того, что мы знаем, рассказали его немногочисленные друзья и коллеги. Именно они донесли до нас истории из жизни мастера.

Друзья вспоминали, что великий архитектор не любил говорить “я” и, где это было возможно, употреблял местоимение “мы”. Ему не нравилось позировать перед фотокамерами, поэтому его фотографии большая редкость. Когда очередная знаменитость в сопровождении прессы приезжала посмотреть на строительство храма, Антонио Гауди снимал шляпу в приветственном жесте, одновременно стараясь закрыть ею лицо.

Трудно одним словом определить характер артиста. Его скромность удивительным образом сочеталась с эксцентричностью, что и определило непростые отношения, которые складывались между архитектором и заказчиками.

Дворец и загородный дом Гуэля

Дружба Антонио Гауди с Эусеби Гуэлем вошла в историю. Меценат говорил “Аминь!” абсолютно всем сумасбродным идеям архитектора. Иначе смотрела на это супруга Гуэля, сеньора Лопеc. Она плохо представляла себе жизнь в доме под небесным куполом. Именно таким куполом, символизирующим космос, венчал мастер салон построенного для семейства дома в центре Барселоны. Здание потом назвали Дворцом Гуэля. В этих “экстравагантных” условиях семья выдержала всего несколько лет. Зато для Театрального музея, разместившегося здесь через столетие, они подошли как нельзя лучше.

Изрядно постарался Гауди, работая и над загородным домом Гуэля. Большой любитель драконов, на главные входные ворота он поместил фигуру этого чудовища из кованого железа. Угрожающе распахнутая пасть рептилии вряд ли способствовала образу гостеприимного и приветливого жилища, как это предполагалось хозяином. Скорее, она наводила ужас на всех входивших в имение.

Дом Висенс

Гауди, как правило, не считался с мнением заказчика, полагаясь исключительно на свое. Так, например, сеньор Мануэль Висенс, владевший гончарным производством, чистокровный каталонец, заказал Гауди строительство дома в окрестностях Барселоны. Неизвестно из каких соображений архитектор оформил центральный вход в дом, по выражению одного из современников, в “чужеземной” манере: такие входные “врата” уместнее смотрелись бы во дворце восточного султана.

Епископский дворец в Асторге

Личное клеймо Гауди оставил даже в религиозных зданиях. Когда монсеньора Хуана Грау родом из Реуса (что неподалеку от родных мест архитектора) назначили епископом в Асторгу (Кастилия), он предложил своему земляку построить Епископский дворец. После скоропостижной смерти епископа викарий и каноники как можно быстрее постарались сделать все возможное, чтобы “творение каталонцев” было свернуто. Строительство закончилось много лет спустя. Несмотря на это, архитектор добился-таки своего: если смотреть издалека, Епископский дворец очень уж смахивает на средневековый замок, что явно не предполагалось ни епископом, ни тем более остальными священниками из Асторги.

Дом Батло

На Пасео-де-Грасия промышленник Жозеп Батло владел многоквартирным домом, реконструкцию которого поручил Гауди. Если его главной целью было получить нечто единственное в своем роде, то ему не на что жаловаться... На первый взгляд дом напоминает жилище эльфов. В поисках объяснения непривычного вида здания барселонцы окрестили его “домом из костей”, так как колонны и другие архитектурные элементы фасада напоминали им большие и малые берцовые кости, позвонки, ключицы и черепа. Все вместе представляло собой довольно странную картину, однако Батло оплачивал одну за другой дорогостоящие выдумки архитектора, причем последний полностью игнорировал все практические замечания и пожелания, которые время от времени ему делали хозяева дома.

Жозеп Батло не обладал сильным характером, но супругу взял из семейства Годо, а с ними шутки были плохи. В процессе реконструкции хозяйка дома часто навещала постройку. И чем дальше, тем больше разочарований ей это приносило. В частности, она поняла, что овальные формы внутренних помещений не позволят поместить рояль дочери в музыкальный салон. Она несколько раз довольно тактично высказала архитектору свои сомнения. Гауди попросту не обращал на них внимания. Наконец строительство завершилось. Так и есть: рояль в комнату не помещался. Забыв о хороших манерах, хозяйка в резкой форме высказала все, что думала, о своенравном архитекторе. В ответ на гневную тираду Антонио Гауди невозмутимо заявил: “Сударыня, не помещается рояль? Так купите вашей дочери скрипку!”

Еще одну свою идею собирался воплотить Гауди в этой постройке. Архитектор спланировал различную форму для стульев в салоне хозяйки (он зачастую проектировал мебель для своих построек). Для мужчин предназначались стулья обычной формы, женщинам он предполагал сделать другие, более удобные по его мнению (вы помните, что женские юбки той эпохи были достаточно громоздкими). Однако сеньора Годо, узнав о планах архитектора, буквально взвилась от негодования. Ответ был быстрым и категоричным. Ну уж нет, в ее салоне она командовать никому не позволит. В итоге все стулья оказались обычной традиционной формы.

Ла Педрера

В трех минутах ходьбы от дома Батльо другой промышленник под именем Пере Мила владел скромным домиком с садом. Дом этот был возведен на фундаменте некогда стоявшей здесь часовни, посвященной Деве Марии Росер. Сеньор Мила тоже горел желанием построить нечто необычное. Возможно, он никогда не обратился бы к Гауди, если бы не его жена, Росер Сегимон: красавица родом из тех же мест, что и архитектор. Именно ей пожелалось отдать постройку в руки земляка, о чем впоследствии она не раз пожалела. Супруги Мила отличались экстравагантным характером, но даже они иногда с трудом понимали революционные идеи Гауди.

Итак, сеньора Сегимон и ее муж, сеньор Мила, заказали Гауди проект большого жилого дома. Новый дом начал подниматься, принимая крутые изогнутые формы, больше похожий на продукт извержения вулкана в скалистой местности, чем на творение рук человеческих. И вот дом был построен... Людская молва обозвала его “Ла Педрера” (“каменоломня”, или попросту “каменюка”).

 

Гауди предполагал завершить здание колоссальной статуей Девы Марии, однако семейство Мила категорически воспротивилось этому. Архитектор настаивал: “Не правда ли, — говорил он, — что раньше здесь стояла часовня Девы Марии? Дева Мария должна иметь свое место в этом доме, и это место должно быть видно отовсюду”. Поскольку хозяева были однозначно против, Гауди с неохотой повиновался. Статуя так и не была поставлена.

Крышу здания архитектор украсил необычного вида дымоходами, больше похожими на рыцарей в странных шлемах, чем на обычные дымовые трубы. Одну из них Гауди приказал облицевать осколками зеленого бутылочного стекла, так же предполагал оформить и все остальные. Но тут вмешалась хозяйка дома: ей пришелся не по вкусу столь дешевый отделочный материал, он явно не соответствовал общественному статусу супругов. Так и осталась стоять в гордом одиночестве эта труба, переливаясь на солнце бутылочными осколками.

Последняя из размолвок хозяев с архитектором произошла, когда Гауди предъявил счет за сверхурочные работы. Супруги Мила наотрез отказались заплатить итоговую сумму, она показалась им чересчур высокой. Гауди обратился в суд, и решение было вынесено в его пользу. Хозяева вынуждены были взять ипотеку под вновь построенный дом, чтобы заплатить архитектору. Гауди, чрезвычайно обрадованный своей победой, отдал деньги одному из женских монастырей.

У него возникали проблемы не только с заказчиками, но и с городскими властями. Не желая отступить от своего проекта ни на шаг, Гауди одной из колонн дома Мила занял часть тротуара на Пасео-де-Грасия. Проводивший инспекцию член муниципального совета увидел нарушение. Он тут же заявил ответственному за строительство, что колонну надо немедленно убрать с тротуара. Услышав новость, возмущенный архитектор выпалил: “Хорошо, я срежу колонну, а на срезе напишу, что сделано это было тогда-то, по приказу того-то”. Больше инспектор к этому разговору не возвращался.

Возникает закономерный вопрос: “Почему заказчики Гауди терпели независимый характер архитектора и позволяли ему любые сумасбродства? Ответ прост: с одной стороны выпускники открывшейся в конце XIX в. в Барселоне Школы архитекторов во что бы то ни стало стремились выделиться из общей массы. С другой — “новые богачи”, сколотившие состояния в “Америках” (или, как еще говорили, “Индиях”), и уверенно поднимающая голову буржуазия горели желанием доказать свой жизненный триумф. Наиболее легкой формой удовлетворения этой человеческой слабости

была постройка дома, ни в чем не похожего на дом соседа. Заказчики бросились на поиски архитекторов с оригинальным видением, что зачастую не обязательно предполагало хороший вкус. В этих условиях Гауди оказался “в нужное время в нужном месте”. Его фантазия била через край, а вера в свои силы доходила до эксцентричности.

 Несмотря на высокую оценку своих трудов, Антонио устал прислуживать буржуазии. Все мысли мастера были заняты собором Святого Семейства. С каждым проходящим годом заметно затухал его интерес ко всему земному. Один из газетчиков того времени писал: “Гауди — элегантный сеньор из высшего общества, который в начале строительства храма отдавал указания, не выходя из машины, мало-помалу стал набожным и начал вести строгую, почти монашескую жизнь”.

Современники поговаривали, что Бог был единственным существом, с которым Гауди прекрасно ладил.

Нина Кузнецова.