«В Испании нам не хватало только тенниса». Светлана Лютикова – о далеком времени, кортах и семейной игре

Светлана Борисовна Лютикова – человек удивительной судьбы, очарования, такта и чувства юмора. Полиглот: говорит и мыслит на русском, испанском, французском, английском, немецком и итальянском языках. Потомок эмигрантов первой волны, покинувших Россию после революции.

Отец, офицер царской армии, привил Светлане страсть к теннису. Мама, школьная учительница, передала дочери любовь к России и к русскому языку. Судьба вела семью по странам и континентам: Франция, Германия, США, Испания… Сейчас Светлана Борисовна готовит к публикации свои мемуары на испанском языке.

Она с удовольствием согласилась рассказать читателям журнала LINDA о первых годах жизни на Коста-дель-Соль и о том, как можно было играть в теннис там, где его практически не было. 

«Мой отец, Борис Васильевич Ульбрих, играл в теннис еще в дореволюционном Петербурге. Он настолько увлекался этой игрой, что везде, куда бы нас ни забрасывала судьба, он находил корты и клубы. В Европе во времена послереволюционной эмиграции теннис был элитным спортом: в Страсбурге, например, еще маленькой девочкой я наблюдала, как на корте играла богатая, как мне казалось, публика в белоснежных нарядах. Кстати, на фотографиях я видела, что дамы-теннисистки раньше носили длинные белые юбки.

В США, куда мы уехали в 50‑м году, теннис был более демократичен. Каждый мог стать членом теннисного клуба, доступ на теннисные корты был свободным – только договаривайся с другими игроками. Благодаря теннису и в Чикаго, куда мы прибыли поначалу, и затем в Беркли (Калифорния) у нас появились друзья, увлекающиеся этим видом спорта.

В Америке папа обучил меня теннису, мы вместе играли почти ежедневно, участвовали в местных турнирах…

Идея поездки в Испанию – всего на год – моему отцу не очень нравилась. Я к тому времени вышла замуж за Александра Павловича Лютикова, бывшего солдата Советской армии и Французского Сопротивления, у нас родились дочери Варвара (Вавик, как мы ее звали) и Александра (позже, в Испании, я придумала ей легкопроизносимое Лу-Лу). Основная работа моего мужа была в рекламном агентстве (растяжки Мальборо на трассах и прочее), а в свободное время он писал картины.

Светлана с родителями, Борисом Васильевичем Ульбрихом и Надеждой Михайловной Покровской

Мы подкопили денег и решили отправиться в Испанию, где в течение года Александр Павлович мог бы заниматься только живописью. К тому же он обожал Эль-Греко, Веласкеса, Зурбарана, мы хотели увидеть их шедевры в мадридском Прадо.

Папа поставил условие: там, на новом месте, я должна найти, где заниматься теннисом. Меня это совсем не смутило, поскольку я полагала, что в Испании, как и в других западных странах, можно легко найти теннисный корт или клуб.

Из Нью-Йорка мы прибыли на пароходе в Альхесирас, оттуда на стареньком автобусе – в гостиницу Малаги, которую нам порекомендовали друзья. Ее владелец посоветовал нам поселок Фуэнхиролу, туда мы вскоре и отправились. То, что открылось нашему взору, было неожиданным: ряды низких белых домиков, улочки, мощеные камнем, с осликами и повозками, огромный песчаный пляж без купающихся, оживленный лишь рыбаками. Самое высокое здание – церковь, самое благоустроенное место – сквер вокруг нее с огромным тенистым деревом да несколькими богатыми домами. А за белыми деревенскими домиками тянулись поля с сахарным тростником…

Папа смотрел на все недовольно, но меня, как ни странно, эта картина привела в восторг. Все вокруг было очень примитивно, но мне это казалось таким естественным и по настоящему красивым в своей простоте и «натуральности».

В деревне нас проживало всего пять иностранных семей – маленькая группа из англичанина, двух немцев и двух канадцев, все бездетные пары, с детьми только мы, русские. Дома мы все общались исключительно по-русски.

Иностранцы собирались за чашкой кофе на площадке за церковью – всего пара железных столов, которые обслуживал официант маленького бара, именуемого «Казино». Как выяснилось, теннисом никто из иностранцев не увлекался, а папа уже скучал без игр. Пришлось обращаться к испанцам, а испанский я в то время совсем не знала, общалась с помощью французского и жестов.

Я набралась духу и отправилась внутрь бара «Казино»: тогда бар посещали только мужчины, к тому же там было темно и грязновато. Посетители молча посмотрели на меня, не говоря ни слова. Я смело обратилась к бармену, громко объясняя, что у нас «problème». Затем произнесла слово «играть», взмахнула рукой, словно бью ракеткой, а другой рукой показала траекторию летящего мяча, приговаривая «пу-у-у‑у-м». Продемонстрировала все еще раз. Никто из присутствующих не смеялся, продолжая молча и непонимающе смотреть на меня. Бармен вежливо ответил, что не уловил, в чем моя «problème».

В доме друзей немецкого консула. После игры

Полчаса спустя я вернулась в «Казино» с принесенной из дома ракеткой и мячиком. «Вот мяч, вот ракетка, – объявила я по-французски, – ракетка делает так, мяч делает так». Бить по-настоящему я не отважилась, но мое действо имело успех. Один из посетителей отправил меня в дом господина, проживавшего на окраине Фуэнхиролы.

Там меня встретил элегантный человек средних лет, любезный и, к счастью, говоривший по-французски. Он объяснил, что в этом доме, к сожалению, корта нет, и можно играть только в баскский мяч. «Это не совсем то, нам нужна сетка», – расстроилась я. «Я знаю, кто вам может помочь. Обратитесь от моего имени к немецкому консулу в Малаге», – посоветовал мой новый знакомый.

Звонок к консулу Хоффману был удачным: на немецком мы быстро поняли друг друга, и он – о счастье! – предложил нам играть в теннис прямо в Фуэнхироле, в доме его друзей. Это была летняя резиденция каких-то немцев, они редко приезжали туда, и все было в запущенном состоянии. Зато там был старый, но настоящий корт с сеткой!

Нам казалось тогда, что солнце засветило ярче… У папы заблестели глаза. Мы ходили играть каждый день, водили дочерей. Помню, однажды я случайно наступила на муравейник, и когда меня облепили муравьи, от отчаяния и страха с разбегу бросилась в бассейн, вода в котором уже покрылась зеленью…

Испанцы с любопытством посматривали на нас, ходивших играть в теннис, но в их взглядах не было ни тени осуждения или насмешки. Испанки часто подходили и ласкали наших Вавика и Лу-Лу, ведь они были очень светловолосые…

Год спустя деньги закончились, и мы вернулись в Америку. Но уже в 1962 году решили переехать в Испанию жить. К тому времени испанец Маноло Сантана, выигравший 3 турнира Большого Шлема, был у всех на устах. Благодаря ему теннис стал стал известен и популярен на Коста-дель-Соль, и ситуация здорово изменилась: за несколько лет корты и клубы стали появляться в Фуэнхироле и на всем побережье словно грибы после дождя. Корты открывались при отелях, появился выбор, где поиграть в нашу любимую игру.

Однажды на пороге нашего дома появился высокий статный блондин с не менее очаровательной женщиной. Они рассказали, что нас им порекомендовали как поклонников тенниса на Коста-дель-Соль. Выяснилось, что перед нами не кто иной, как известный в 50‑е годы австралийский теннисист Лью Хоад (Lew Hoad) с супругой. Они тоже решили обосноваться на Коста-дель-Соль. Я помогла Лью найти дом. Хоад воплотил свою мечту – недалеко от Фуэнхиролы он открыл теннисный клуб. Мы часто приезжали в туда, играли и обедали, при его клубе был и ресторан…

Светлана с отцом, Борисом Васильевичем в Фуэнхироле

Многие пожилые люди в Фуэнхироле до сих пор помнят моего отца. Сеньор Борис, как называли его, всегда появлялся или с удочкой, или с теннисной ракеткой. Рыбак он был странный – почти всегда выпускал улов обратно в реку. В теннис Борис Васильевич играл долго, пока позволяло здоровье. А потом учил теннису испанских ребятишек. Всех, кому было интересно, без платных классов и расписаний. Даже придумал наклоняющуюся тренировочную доску, под разным углом отбивающую мяч, правда, не запатентовал свое изобретение.

Я часто вспоминаю свои первые годы жизни на Коста-дель-Соль, и думаю, что без нашего семейного увлечения теннисом эти годы были бы немного другими.»